Глава 1. «Вода, которая убивает»
Не с пения птиц, не с гулкого звона будильников – с хриплого, влажного кашля, который рвал глотку на части. Он цеплялся за стены лачуг, сплетенных из ржавого железа и треснувшего пластика, и тонул в вони реки Нептун. Здесь, в районе, где даже тень от заброшенных контейнеров считалась роскошью, утро пахло тухлой рыбой и гнилью.Рассвет в Черногорье начинался с кашля.
Зоя прислонилась к обугленной стене своей хижины, пальцы дрожали над обрывком упаковки от лекарств. На ней уже высохли пятна крови – отца, который каждую ночь кашлял в тряпку, не желая пачкать постель. «Только мешать будешь», – бросил он вчера, когда она пыталась уговорить его к врачу. А она, как дура, спрятала ампулу с обезболивающим под мышкой, пока он не замерз. Теперь упаковка была изрезана штрихами слов:
и рыба плавает с плавниками-обрубками.»«Река не течет – она ползет, как рана, что не хочет заживать. В ее жилах – слизь, в ее глазах – мусор,
Стихи рождались здесь, на обрывках, на ладонях, на бетонных плитах моста. Не потому, что ей хотелось быть поэтессой. Просто в Черногорье даже слова были ядовиты. Даже молчание отдавало химикатами.
Она подняла голову. На берегу Нептуна отец, Геннадий, вытаскивал сеть. Его спина, выгнутая в дугу, напоминала сгорбившееся дерево. Вода вокруг него пенилась, будто рана, гноящаяся под солнцем. В сетке корчилась рыба – мелкая, с плавниками, будто обожженными пламенем. Одна из них, с черными жабрами, билась о дно лодки, пока отец не сунул ее в ведро.
– Зоя! – хрипнул он, не оборачиваясь. – Иди сюда.
Она подошла, вонзив босые ноги в грязь. Следы от шприцев, выброшенных прошлой ночью, сочились желтоватой жидкостью.
– Держи. – Он протянул ей ведро. – Сегодня улов хороший.
– Откуда ты знаешь? – Она посмотрела на рыбешек, чьи глаза казались стеклянными. – Они же мертвые.
– Не мертвые. – Он откашлялся, и в ладонь брызнула алая капля. – Просто устали. Как мы все.
Зоя сжала упаковку с лекарствами. В горле ком. Она знала, что скажет отец, если она заговорит о больнице. Он скажет то же, что и всегда: «Река дала мне жизнь, она и заберет. Не трать время на бессмысленное».
– Пап, а почему вода синяя? – прошептала она, глядя, как солнечные лучи застывают в маслянистой пленке на поверхности.
– Это не синяя. – Он усмехнулся, но глаза не улыбались. – Это тень от их забора.
Зоя обернулась. За рекой, за ржавой колючей проволокой, возвышался «ГидраХим» – завод, чьи трубы плевались дымом, а заборы отбрасывали на трущобы тени, похожие на решетку. За ним начинался другой мир: чистые улицы, школа с зеленым флагом, детский сад, где дети не играли в «мусорные гонки». Здесь же, в Черногорье, мальчишки бегали с пустыми бутылками, крича: «Кто дальше забросит – тому завтра не голодать!»
– Зоя! – крикнула девчонка из соседней хижины, указывая на реку. – Смотри, плывет!
Из воды вынырнула рука. Не человеческая – пластиковая, с треснутыми пальцами. Игрушка, выброшенная заводом, тонула в масляной пленке, как символ.
– Там, за забором, у них вода голубая, – прошептала Зоя, наблюдая, как отец сжимает сеть. – Как на фото в журналах.
– Да пошли они, – буркнул он. – У нас своя вода. Своя правда.
Она опустила взгляд. В упаковке от лекарств проступили новые строчки:
и наши голоса – ее последний шепот.»«Заборы растут, как рак, а река пишет на нас свои надгробия. Мы – дети отравленной воды,
Когда отец ушел, Зоя осталась одна. Она подошла к мосту, где стояли ее одноклассники. Они молчали, глядя на реку, будто ждали, что она заговорит. Но Нептун молчал. Только тихо булькал, как будто переваривая то, что в него сбросили.
– Ты опять пишешь? – спросил парень, кивнув на упаковку.
