Глава 1: «Прибытие на Сан-Микеле»
Аннабель ступила на причал. Деревянные доски скрипели, как кости, под её оксфордами, оставляя отпечатки, заполненные морской слизью. Время – 10:55, как показывали карманные часы, подаренные матерью. Но часы висели тяжело, будто внутри них гнило яблоко.
Скалы. Они зияли вокруг бухты – чёрные глотки, застывшие в крике. Чайки врезались в каменные рты, и их перья прилипали к базальту, как конфетти на мокром асфальте. Ветер проносил через расщелины обрывки звуков:
– Ты опоздала… опоздала… – шептали скалы голосом, похожим на скрип двери склепа.
Вилла Вальтера. Белая, как кость, выбеленная известью и временем. На башне – часы с треснувшим стеклом. Стрелки: одна указывала на 11, другая – на 4. Аннабель подняла руку, поймав солнечный луч. Тень от её пальцев легла на камень: 16:01.
– Не совпадает, – пробормотала она, сжимая чемодан. Кожаная ручка впилась в ладонь, пульсируя, будто под ней билась жилка.
Волна – внезапная, холодная – облизнула её лодыжку. Слизь светилась ядовитым #8F9779, оставляя на коже узор, похожий на карту вен. Аннабель вытерла ногу о камень, но пятно въелось, как татуировка.
Окно третьего этажа. Там мелькнуло движение. Тень. Длинная, с искажёнными пропорциями.
– Добро пожаловать, Аннабель, – прошипел ветер, пока тень поднимала руку. Вместо кисти – садовые ножницы, блеснувшие ржавым лезвием.
– Кто вы? – крикнула она, но чайки взметнулись в небо, заглушая вопрос.
Чемодан затрепетал. Аннабель открыла его на щелочок. Внутри:
– Письма от Лоренцо, перевязанные жилами высушенных орхидей.
– Фотография матери, где её лицо зачёркнуто чернильным крестом.
– Карманное зеркальце, в котором отражалась не она, а девушка с ножницами вместо пальцев.
Тиканье. Не с башни. Из её грудины. Глухие удары, будто кто-то стучал изнутри по рёбрам.
– Тук. Тук. Тук.
– Молчите, – прошептала она, прижимая ладонь к груди. Под кожей чтото дёрнулось, как личинка в коконе.
Воздух пах солью и формалином. Аннабель подняла голову. Над виллой плыли облака, повторяющие очертания её отпечатков на причале.
Диалоги ветра:
– Ты разбудила нас… (шелест волн о скалы)
– Он ждёт в оранжерее… (скрип флюгера)
– Не смотри в зеркало до полуночи… (шёпот чаек)
Аннабель сделала шаг к вилле. Воздух загустел, обволок лёгкие желеобразной плёнкой – пахло формалином и гнилыми стеблями. Она закашлялась, выплюнув нить прозрачной слизи. Та завилась на камне, как змея, и исчезла в щели.
Тень на стене виллы вытянулась, исказилась. Сначала это был просто силуэт женщины в платье с турнюром. Потом – крылья: перепончатые, как у летучей мыши, с прожилками, светящимися голубым. Кончики маховых перьев капали чёрной жидкостью, оставляя на стене пятна в форме нотных знаков.
– Ты не должна была возвращаться, – сказал голос. Не из тени – из её собственного горла. Аннабель сглотнула, и язык прилип к нёбу, будто обмазан смолой.
Грета. Имя всплыло само, как пузырь из глубины колодца. Тень повернула голову. Лицо отсутствовало – вместо него зияла дыра с пчелиными сотами внутри. Из ячеек сочился мёд, густой и тёплый. Он стекал по стене, застывая в янтарные сталактиты.
– Они уже начали прорастать, – прошептала Грета (её губы возникли на мгновение – тонкие, синие, как лепестки ириса). Аннабель потянулась к стене, но пальцы увязли в штукатурке, мягкой и влажной, как плоть.
Воздух заурчал. Вязкость заставила движения замереть – рука дрожала, будто плыла сквозь сироп. На запястье выступили капли пота, смешавшиеся с формалином. Жидкость стекала вниз, выжигая на коже цифры: 23… 23… 23…
