Студия напоминала затхлый аквариум. Воздух висел густой пеленой, пропитанный запахом перегоревшей электроники и химикатов из дешёвых фильтров. Ведущая, Маргарита Вольская, сидела за столом, покрытым царапинами от бесконечных перестановок оборудования. Её пальцы нервно перебирали края листа с текстом, оставляя на бумаге влажные отпечатки. Камера, старая, с расфокусированным объективом, ловила каждую морщину на её лице – глубокие трещины у рта, синяки под глазами. За её спиной мерцал экран, на котором цифры CO² – 620 ppm – пульсировали кроваво-красным.
– Добрый… (кашель, резкий, лающий) – она наклонилась, схватившись за край стола, – вечер. Сегодня, 12 ноября 2028 года… – Голос сорвался в хрип. В углу экрана всплыл рекламный баннер: «Артефакт-0: ваша квота кислорода уже завтра!». Буквы мигали ядовито-зелёным, отражаясь в её потускневших глазах.
За кадром послышался шёпот техника: – Риту, у тебя давление падает. Давай прервёмся…
– Нет! – она выдохнула резко, смахнув со лба каплю пота, оставившую мутный след на коже. – Мы заканчиваем. Сегодня.
Экран за её спиной ожил, показывая график с кривой исчезновения видов – 83%, как нож, вонзившийся в график. Маргарита провела языком по потрескавшимся губам, почувствовав вкус металла. Воздух в студии был липким, словно покрытым плёнкой испарений. Она потянулась к стакану с водой, но рука дрогнула – жидкость, мутная, с желтоватым оттенком, расплескалась, оставив на бумаге пятно, похожее на континент.
– Вы видите эти цифры, – её голос дрожал, но не от страха, а от ярости. – Они называют нас «бесполезными». Говорят, что спасать уже нечего. – Внезапно экран взорвался рекламой: голограмма девушки в противогазе улыбалась, держа в руках устройство, похожее на портативный дыхательный аппарат. «Артефакт-0! Ваш билет в будущее!» – зазвучало из динамиков, перекрывая её речь.
– Выключите это! – крикнула Маргарита в пустоту, но техник лишь развёл руками: – Не могу. Рекламный блок приоритетен.
Она сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. На мониторе мелькнули кадры вырубки последнего леса в Сибири – пни, обугленные, как кости. Запах гари словно просочился через экран, смешавшись с запахом её дезодоранта, который уже не справлялся.
– Помните бабочек? – её шёпот был едва слышен. – Синих, с узорами, как витражи… Их больше нет. – Камера приблизилась к её лицу, крупным планом показав слезу, которая повисла на ресницах, но не упала. – А вы… покупаете «кислородные квоты».
Внезапно свет в студии погас. Только аварийные лампы подсветили лицо ведущей, превратив его в маску из теней. Где-то затрещала проводка, и Маргарита засмеялась – горько, сдавленно.
– Вот и всё, – она сорвала с шеи микрофон, его шнур запутался в цепочке с медальоном – крошечной капсулой с землёй из заповедника, закрытого три года назад. – Мы… – Её перебил сигнал экстренного оповещения. На экране вспыхнуло: «Внимание! Уровень CO² в вашем районе превышен. Рекомендуется использовать средства защиты».
Когда камеры выключились, Маргарита опустила голову на руки. Её спина вздрагивала от беззвучных рыданий. Где-то вдали, за звуконепроницаемыми стенами, кричали люди – то ли протестуя, то ли требуя очередную партию «Артефактов». А по полу студии, липкому от конденсата, ползла трещина – тонкая, как след от иглы, направляясь к экрану, где цифра «83%» медленно гасла, уступая место рекламе.
