ГЛАВА 1: ПРИЗЕМЛЕНИЕ В ВЕЧНОЙ НОЧИ
Тишина после погружения была иного рода. Не гнетущая тишина похорон, не напряженная пауза перед боем. Это была тишина прибытия. Глубокая, насыщенная, как сама вода, сжимавшая стальной корпус «Прометея» с титанической, неумолимой силой. Тишина, в которой слышалось каждое биение перегруженного сердца корабля – гул «Феникса», теперь звучавший глухо, с хрипотцой, словно гигант задыхался под невидимой тяжестью.
Альма Райес стояла у иллюминатора в опустевшем медпункте. За толстым, многослойным стеклом царила Вечная Ночь. Не та романтическая темнота звездного неба, которую она помнила по книгам, а абсолютная, всепоглощающая чернота. Свет «Прометея», пробивающийся сквозь ил, выхватывал лишь жалкие фрагменты нового ландшафта: причудливые, гротескные минеральные наросты на дне, похожие на окаменевшие грибы или кости исполинских зверей; редкие, слепые тени, мелькавшие на границе видимости и тут же растворяющиеся; медленно оседающую взвесь, кружащуюся в лучах прожекторов, как пепел в погребальном костре. Где-то там, в этой чернильной пустоте, остался Фринн. И Земля. Оба – навсегда потерянные миры.
Она прижала ладонь к холодному стеклу. Казалось, сама бездна давила на него снаружи, пытаясь проникнуть внутрь. Корпус ответил ей. Тихий, протяжный стон прошел по металлическим ребрам корабля, словно живое существо, пробуждающееся в незнакомой и враждебной среде. Скрип. Негромкий, но отчетливый, как скрежет зубов во сне гиганта. Потом еще один, ближе. Альма инстинктивно отшатнулась. Этот звук был воплощением кошмара инженера – предвестником катастрофы, спрессованной в один жуткий момент.
Скрип повторился, на этот раз громче, сопровождаемый резким, шипящим звуком из вентиляционной решетки над головой. Не воздух – что-то более плотное, ядовитое. Запах озона и… морской воды. Легкий, едва уловимый, но неотвратимый. Сердце Альмы сжалось. Разгерметизация. Не катастрофическая, не та, что рвет сталь и втягивает людей в водяной ад, а коварная, мелкая. Капелька. Еще одна. Как кровь из незажившей раны.
Тревога зажглась на потолке – не пронзительный вой боевой тревоги, а мерный, настойчивый пульс аварийного оповещения. Голос капитана Ванн, обычно стальной и не допускающий возражений, прозвучал по общему каналу с непривычной, сдерживаемой резкостью. В нем не было страха. Была концентрация. Холодная, как вода за бортом.
– Всем секторам. Глубина 9850 метров. Статус «Приземление завершено». Повторяю, посадка завершена. Состояние корпуса… напряженное. Зафиксированы множественные точки микроразгерметизации в секторах Бета, Гамма и Дельта. Инженерные команды – немедленно к местам утечек по схеме на сетевых терминалах. Приоритет – герметизация и стабилизация каркаса. Остальные – оставаться на местах, готовность к экстренной эвакуации из указанных секторов. Объявляю чрезвычайное положение. Режим жесткой экономии ресурсов вступает в силу немедленно: свет, вода, воздух – строго по минимальным квотам. Все нежизненно важные системы – отключить. Это не просьба. Это приказ. Выживание зависит от дисциплины. Ванн, конец связи.
Тишина после ее слов была еще тяжелее. Прежняя тишина прибытия сменилась тишиной осознания. Они не просто пришли. Они сели на дно самого глубокого из возможных ущелий. И дно это не было гостеприимным. Оно сжимало их, пыталось проникнуть внутрь, как вода всегда стремится заполнить пустоту. Скрип корпуса стал постоянным звуковым фоном их нового существования – назойливым напоминанием о хрупкости их стального кокона.
