Туман над Порт-Авантюрой был гуще гнилого зубного камня. Он лип к коже, как пот утопленника, оставляя на рукавах рыбацких роб солёные разводы. Болота Чёрной Соли клокотали под досками ветхих мостков, выпуская пузыри, похожие на гнойные волдыри. Воздух – тяжёлый, пропитанный запахом тины и железа, будто кто-то распылил ржавые гвозди в пасти у всего города.
– Проклятое месиво! – плюнул в воду коренастый рыбак, выдёргивая сеть. Его пальцы, обмотанные грязными тряпками, дрожали. Вместо рыбы – комок водорослей, обвивший скелет чайки. – Опять эта падаль! Третий день… Будто сама Соль издевается подкидывает.
Рядом, старик с лицом, изъеденным морщинами глубже, чем проливы на карте, ковырял ножом дыру в сети. Лезвие скрипело по нитям, словно резало сухожилия.
– Ты ещё жив, Генка? – хрипло бросил он, не поднимая глаз. – Сетью ловить – всё равно что в пустую луну просить. Они тут только мёртвое берут.
Генка швырнул чайку в туман. Та шлёпнулась в воду, и болото ответило гулом – будто под грязью застонал великан.
– Молчи, дед. А то как в прошлый раз… – рыбак провёл рукой по горлу, оставив кровавую царапину от заусенца. – Слышал, у Призрачного причала опять лодку нашли? Пустую. Только синька на сиденье… Такая, знаешь, как у Марьиной дочки перед тем, как…
Старик резко дёрнул сеть. Из неё выпала монета – чёрная, с выщербленным профилем короля, которого не было в учебниках.
– Видал? – он поднял её к свету. На реверде – трезубец, обвитый змеёй. – Это не удача. Это билет в один конец.
Генка отшатнулся, будто монета жгла глаза:
– Брось её, старый бес! Или хочешь, чтобы нас тоже…
Где-то вдали, за пеленой тумана, хлюпнуло весло. Оба замолчали. Старик сунул монету в карман, зашитый грубыми стежками – словно шрам.
– Пятьдесят лет назад… – начал он, но Генка перебил, срываясь на шёпот:
– Заткнись! Они слышат. Всегда слышат.
Ветер донёс запах гниющих лилий. И что-то ещё – сладковатый, как испорченный мёд. Старик потянул носом, потом резко встал, задев фонарь. Стекло разбилось, и свет погас.
– Идём. Сейчас не время.
Но время здесь кончилось давно.
Первое упоминание о трупе
Луна над болотами была как подбитый глаз – мутный, с кровавым ободком. Ванька, пятнадцатилетний контрабандист с лицом, покрытым прыщами глубже топей, шёл первым, тыча палкой в грязь. Его сапоги хлюпали, будто болото пыталось высосать их вместе с костями.
– Чёрт бы побрал этого Боцмана! – он плюнул в сторону, слюна зашипела на поверхности воды. – «Ночной груз», проклятье… Кажись, мы тут и есть груз – для местной нечисти.
За спиной хихикнул Сёмка, младше на год, но уже с глазами старика. Тащил на спине ржавую клеть, где позванивали бутылки с контрабандным ромом.
– Пугаешься, как щенок на первом выезде? – дразнил он, спотыкаясь о корень. – Дед говорил, тут только дураков да мертвецов боятся. А мы с тобой…
Палка Ваньки вдруг ушла в трясину по рукоять. Он дёрнул – что-то упругое зашевелилось под ногами.
– Эй, смотри! – он засмеялся нервно, вытаскивая из грязи обугленную руку. Пальцы скрючены, будто пытались вцепиться в небо. – Болото выплюнуло пьяницу! Может, допросим? Где клад, дедок?
Сёмка фыркнул, подойдя ближе. Свет фонаря дрожал на коже, превращая тени в пауков.
– Хреново ему… – он толкнул труп ногой. Тело перевернулось с чавкающим звуком, открывая лицо.
Оба замолчали.
Лицо было как расплавленный воск – щёки стёкли, обнажая корни зубов. Глазницы пустые, но вокруг них – узоры, словно кислотой выжженные руны. Плащ, некогда дорогой, теперь рваный, но на пряжке уцелел герб: ворон с трезубцем в клюве.
