«… Не дойду я до дома…»
Хорошая песня. Протяжная такая. И петь ее легко, под нос
бурчать. Даже если твой случай не соответствует словам.
Как мой, например.
Потому что я трезвая, я вообще, можно сказать, не пью. Ну,
просто так, в смысле. А только по поводу.
Сейчас повода нет, я иду домой, щурюсь на вечерние сумерки и
рассеянно почесываю переносицу пальцами. Натертости от медицинской
маски – это такое зло, что лишь медики, которые, бывает, по суткам
в них находятся, могут в полной мере заценить.
Вечер уже давно плавно перешел в ночь, приятную, практически
летнюю, и я топаю со смены, не торопясь, лениво и расслабленно.
Песню напеваю вот. Хотя, мне по возрасту ее даже и знать-то не
положено.
Это бабушка моя пела, когда прибиралась по дому. Хорошо так у
нее выходило, душевно. Особенно, тема «если б только я знала, что
так замужем плохо…». Обычно в этот момент она смотрела на деда,
спокойно изучавшего газету, а тот весело пыхтел в ответ
трубкой.
Вот такое забавное подначивание друг друга людьми, счастливо,
душа в душу, прожившими вместе больше пятидесяти лет.
Воспоминания о бабушке и дедушке , как всегда, заставляют
улыбнуться, и даже ноги не особо сильно ломит после целого дня без
возможности присесть.
Смена была тяжкая, прям очень.
Сначала , еще когда только заступила с утра, привезли бабушку с
непроходимостью кишечника. Яиц наелась. Вроде, Пасха прошла уже,
обычно после нее к нам такие случаи косяком везли. А сейчас конец
мая… Ну, это еще ничего, просто, когда ставила бабке систему,
выяснилось, что у нее еще и сердечный приступ, который скоряки
проморгали. Валя, дежурный врач, ругался, как сапожник…
Потом умер пациент. Но он был безнадежный, так что нам
оставалось лишь зафиксировать и отправить тело в морг. С
родственниками Валя разговаривал сам, это его обязанность.
Потом мы сели пить утренний кофе… И понесло-о-ось…
Авария с тремя пострадавшими, потом отравление, потом суицидника
до кучи, а вишенкой на торте – вечером уже – парнишку,
обварившегося кипятком. В колодец упал, бедолага.
Короче говоря, села я только вечером, когда переобувалась из
тапочек в кроссы.
Конечно, Вовчик, санитар, тоже сменявшийся со мной, предложил
подвезти до дома, но вечер был настолько теплый, а дышать так
хотелось, что я отказалась.
И вот теперь шагаю себе спокойно, наслаждаясь легким шевелением
листвы на тополях, гудением проезжающих мимо машин и, самое
главное, отсутствием людей вокруг!
Поздно совсем, по нашей пустой и темной улице даже влюбленные не
шастают. Изредка собачники встречаются, да и для них уже не
время.
Потому-то темную невысокую фигурку я замечаю издалека.
Мальчишка, лет, наверно десяти-двенадцати. Худой такой,
вихрастый. Волосы по-модному выбриты с одной стороны, какой-то
затейливый рисунок там. Это я уважаю, сама такая же. Еще и татуху
набила на шее, и ухо все в пирсинге. Ну а что? На работе не видно
под маской и шапочкой, а во внерабочее время – чего хочу, то и
ворочу.
Прикольно, что я обращаю внимание на прическу парнишки и вообще
не думаю о том, какого хрена он в полпервого ночи один на
улице?
Хотя, я вообще ни о чем не думаю. Ну, идет куда-то… Взрослый
вполне пацан уже. Может, дела у него…
Я в чужую жизнь не лезу и хату предпочитаю иметь с краю. Так
целее для нервов и здоровья.
И, когда парнишка, поравнявшись со мной и отчаянно блеснув в
темноте белками глаз, резко движется в мою сторону, я
настораживаюсь. Парень практически с меня ростом, потому что я от
природы мелкая. Может, хочет ограбить?
Так-то фиг ему, конечно, что обломится, но все равно, зачем мне
неприятности?
— Девушка! – неожиданно тихо и как-то ломко обращается он ко
мне, — девушка… Помогите мне!
Так, а вот тут возможен уже развод.
