Автобус ушёл перед носом.
Досадливо цыкнув, я отступила от
проезжей части и невольно вздрогнула, когда над ухом раздался
хриплый прокуренный голос:
– Красавица, позолоти ручку?
Седая цыганка протянула согнутую
ковшиком ладонь.
Нищей женщина совершенно не
выглядела. В ушах тяжёлые серьги, шея увешана ожерельями и бусами,
как новогодняя ёлка гирляндами, не говоря уже о цепочках: толстые,
тонкие, витые и совсем простые, длинные и короткие. А руки!
Всевозможных колец по два на палец.
Платье крикливо-пёстрое, на плечах
багряная шаль с густой бахромой, свисающей неопрятными сосульками.
Но самое главное взгляд – не голодный, не ищущий, а острый и даже
враждебный.
На фоне хмурого осеннего дня
цыганка смотрелась особенно чуждо.
Я хмыкнула и полезла в сумку.
– Гони ты эту попрошайку, –
возмутилась дородная тётка с лавочки и заволновалась всеми тремя
подбородками.
Терпеть не могу непрошеные
советы.
– Тоже позолотить? – охотно
предложила я.
Нащупав в сумке тюбик, я не глядя
свинтила крышку и выдавила цыганке на протянутую ладонь толстую
гусеницу пищевого красителя.
Как и заказали – позолотила.
– Ах, ты! – возмутилась старая
цыганка.
Немногочисленные зрители грянули
хохотом, а я в притворном недоумении округлила глаза. Правда, образ
наивной куколки мне совсем не удаётся. Среди белых лилий я
настоящий репей. Мало того, что брюнетка с глазами цвета безлунной
ночи, так ещё и кожа смуглая, не иначе в младенчестве меня окунули
в таз с охрой. Может, цыганка подошла ко мне, потому что почуяла
родную кровь? Я сирота, своих родителей совсем не знаю. Ба
рассказывала, что меня подкинули в поликлинику, где она работала.
Своих детей у сорокалетней медсестры не было, вот она меня и
удочерила. Два года назад Ба умерла…
– Не будет тебе дороги, – сурово
отрезала цыганка. – Пока ещё можешь, возвращайся домой и навсегда
забудь то, зачем едешь.
Да неужели? Между прочим еду я не
куда-нибудь, а за мечтой всей своей жизни! Семь остановок, полчаса
на последние формальности, и я пересяду на необъезженный железный
мустанг! Плевать, что машина будет старше меня в три раза. В мыслях
я была уже за рулём…
В сглазы и порчу я не верила,
суеверной не была. Угрозы меня разозлили.
Я ухмыльнулась:
– Иначе венец безбрачия на меня
напялите?
Цыганка вперилась в меня немигающим
взглядом чёрных глаз:
– Иначе смерть, дочка.
Предлагать бумажную салфетку я
резко передумала, пускай сама с краской разбирается, а, увидев свой
автобус, и вовсе выкинула цыганку из головы, обогнула её как
фонарный столб, пропустила вперёд молодую мамочку с ребёнком и
последней шагнула в салон.
– Вернись, дура! – опомнилась
цыганка.
Ну и кто из нас без мозгов? Чего
продолжать-то?
Цыганка торопливо задрала рукав
платья, стянула с запястья шнурок и перебросила мне. Я машинально
поймала полоску чёрной кожи. Звякнули пришитые к браслету бубенчики
и металлические фенечки.
– Хоть оберег возьми, – выдохнула
она.
Двери автобуса захлопнулись.
Я держала неожиданный подарок,
совершенно не зная, как реагировать. Если меня проклинали за шутку,
то зачем дарить оберег? Автобус тронулся, увозя меня прочь. Цыганка
подняла руку, не то прощаясь, не то благословляя, и в этот момент в
плотных облаках образовалась прореха, с неба хлынуло солнце.
Цыганка оказалась в столбе золотого света. Я подалась к стеклу, но
автобус уже повернул, странное видение пропало с глаз. Вот же… Я
крутанула подаренный ремешок на пальце и спрятала в карман. Не в
салоне же мусорить.
Встряхнувшись, я отвернулась от
окна. Ну его, ни к чему.
Автобус шёл ходко, остановки
пролетали одна за другой.
В последнее время у наземного
общественного транспорта появилось неоспоримое преимущество –
выделенная полоса. Но даже перспектива часами сидеть в пробках не
заставит меня отказаться от мечты о четырёхколёсном друге. Вот
накоплю денег и в следующий отпуск обязательно отправлюсь в
автотурне…
