Мое имя Грэди. Я придумал его сам, но никогда не произносил вслух. Я не могу этого делать. Когда открываю рот, чтобы попытаться что-нибудь сказать, получается рычание. Поэтому стараюсь молчать.
Иногда мне становится грустно. Однажды в такую минуту я запел. Это случилось после обеда. Сидя возле костра, я ковырял палкой в затухающих углях. Песня была без слов – просто мычание, но она помогла мне снова почувствовать себя маленьким. Стало хорошо и спокойно. Не помню даже, когда еще было так хорошо.
Развлекаюсь я тем, что охочусь на крыс. Те пробираются к единственной мусорной куче под кухонным колодцем. Они мне нравятся. Немножко жестковатые, особенно с головы, но все равно вкуснее протухших помоев. А здесь, в подземелье, ничего больше нет.
Моя жизнь проходит среди серых каменных коридоров. Неровные стены покрывает бесцветный лишайник. Крысы обжили нижние этажи. Я никогда не добирался до их логова. Чем дальше спускаешься, тем тяжелее становится дышать.
Когда я начинаю размышлять о своей жизни, у меня щиплет глаза. Но это не от дыма костра: тот вытягивается в дыру под потолком. Хотелось бы знать, кто я такой. Хотя ответ на этот вопрос давно известен.
Я – чудовище.
Самое первое воспоминание из детства – густой запах гниющего мусора. Бестолково дрыгая ногами, Грэди пытается встать. У него не выходит: ноги совсем не слушаются. И очень хочется есть. Он берет пригоршню помоев, подносит ее ко рту, и та ужасно пахнет. Впрочем, рано или поздно голод заставил бы его не обращать на это внимания, но в дело вмешались крысы.
Их возню он почувствовал немного позже. Вначале они притаились и наблюдали из-за укрытия. Потом, видя, что у него не получается даже подняться, осмелели. Самая храбрая подобралась к ногам и попыталась укусить, но Грэди неожиданно ловко схватил ее двумя пальцами за шею. Крыса зашипела, а вместе с ней запищали и другие, отпрыгивая подальше. Грэди не понимал, что они хотели сказать. Согнув ногу, он поднес добычу к голове и перехватил руками.
Крыса показалась ему сочнее, чем гнилая картошка. Он засунул ее в рот и одним разом откусил голову. Зубы клацнули в полной тишине, и подруги погибшей сразу же бросились врассыпную. С тех самых пор он сделался для них главным врагом.
В первые дни он так и не смог встать на ноги. Ползал на четвереньках, пытаясь найти укромный уголок. Наткнувшись в одном из коридоров на огромную кучу сухих листьев, сделал ее своей постелью. Скорее всего, это постарались те же крысы, создавая себе гнездо, но теперь им пришлось убираться в другое место. Они стали бояться Грэди.
Со временем он разобрался в крысином языке. Это немного развлекло его, но потом наскучило. Те только и делали, что бранились:
– Ты гадкий! Мы ненавидим тебя!
Несколько недель спустя он перебрался в глубину катакомб, отыскав там подходящее местечко на берегу подземной реки. Путь крысам к мусорным кучам открылся, а охотился Грэди только раз в два-три дня.
Холода он не чувствовал. Все его тело было покрыто густой длинной шерстью. Наружу торчали лишь длинные когти на руках и ногах. Ими было удобно соскребать лишайник со стен, чтобы потом сушить его и подкладывать под слой листьев – для мягкости.
Однажды, проходя мимо мусорной кучи, Грэди услышал, как сверху доносятся чьи-то голоса. Он не понял ни слова, но догадался, что крысы так говорить не могут. Там имелся кто-то еще! И кажется, не один. Иногда говорившие смеялись, иногда спорили между собой.
Помойка находилась прямо под широким каменным колодцем, уходящим ввысь и закрывающимся металлической крышкой.
Теперь Грэди стал заглядывать сюда каждый день. Он вслушивался в непривычные звуки, пытаясь понять, что они означают. И со временем научился разбирать отдельные слова. Особенно хорошо дело двигалось, когда наверху забывали закрыть люк.
