Глава 1
Ночной сквозняк залетал сквозь щель в приоткрытой войлочной поле
навеса, неприятно холодил покрывшуюся испариной кожу, оглаживал,
как грубые шершавые ладони Вихсара, живот, плечи, лицо, изредка
наполняя душно натопленный шатёр хоть и прохладным, но совершенно
сухим воздухом.
Мирина поморщилась и сглотнула вязкий и горький вкус с языка —
горло запершило. После долгого изнурительного соития в невыносимо
жарком плену тканевых стен страшно захотелось пить. Она вяло
провела взглядом по освещённым тлевшими углями очага углам шатра,
выискивая глазами ушат с водой. Впрочем, он по-прежнему стоял на
своём месте, с тех самых пор, как вождь стал таскать девушку в свою
постель. Она приподнялась на смятых и ещё влажных простынях,
которые липли к коже, но развернуться толком не позволила рука
Вихсара — ладонь его свинцовой тяжестью по-хозяйски обхватила
девичью грудь. Тёмные руки вождя на фоне её белой кожи казались
бронзовыми, они ещё мгновение назад подчиняли и сминали, не давая
ни доли отступления и передышки. Мирина с невольной брезгливостью
чуть повернула голову, скосив взгляд на раскинувшего рядом голого
мужчину, от которого веяло терпким, непривычным для её тонкого
чутья запахом горькой полыни и сухого типчака, что забивал воздух,
мешал дыханию. Этот запах угрожал и подчинял, заполнял голову и всё
окружение, внушая страх, выказывая право обладать всем, что
попадало под его влияние. Впрочем, Вихсар, молодой и сильный вождь,
уже набравший мощь и влияние, вдвойне усиливал этот напор, корёжил
и ломал не только тех, кто слабее, но подрывал уверенность в более
опытных воинах. И слава Богам, уснул он быстро, едва выпустив из
тисков свою жертву.
Мирина скользнула взглядом по тёмным смоляным волосам,
разметавшимся по ярко-бордовой, как маки, подушке. Волосы его липли
к низкому лбу и заострённым смуглым скулам, тёмные поросли усов и
бородки очерчивали пухлые губы, чёрные, как дёготь, брови хмурились
во сне, на висках проступили капли пота. Наверное, он имел
привлекательные черты, недаром наложницы грызутся за него каждый
вечер и с завистью провожают ту, на которую пал выбор вождя. А в
последнее время он не прочь затащить к себе и невольниц, а точнее,
именно её, Мирину, что накликало на неё гнев его блудниц.
Подавив поступившее к горлу отвращение, девушка отвернулась.
Подниматься поостереглась, пробудится ещё, вновь залезет на неё.
Ощущение мучительной угнетённости вытеснило все иные чувства,
погружая её в болото. Не ожидала, что после той её первой ночи,
проведённой в его постели, он захочет её снова. Тогда она ещё
пыталась сопротивляться, кусалась и пиналась, но в итоге
поплатилась. Рубцы только сходили, зудели нестерпимо на плечах,
напоминая о жестоком наказании. Это и выбило из неё всякое желание
идти наперекор хозяину. В ту ночь вся жизнь рухнула, беззаботное
светлое прошлое и сама она рассыпались, как глиняные черепки,
собрать которые теперь уже и невозможно. Что толку от такой чаши,
не удержишь в ней ничего: ни воды, ни горсти камней.
«Разрушилась», — зло и горько усмехнулась внутри себя. Не из тех
женщин с железной волей, не возымела храбрости и духа лишить себя
жизни, лишь бы не оказаться в руках чужаков, невольницей в постелях
тех, что крушили, разбивали, как богатую, но потерявшую ценность
посудину. Для них женщины — просто кусок плоти, с которым можно
выместить всю свою необузданную дикую грубость и извергнуть
семя.
Вспыхнувшую ярость Мирина тут же залила ледяной водой
отчуждения. Зачем напрасно истязать себя? Снова вдохнула туго. Если
ум усмирить могла, то сердце болело. Болело нещадно.
Мирина, зажмурившись, отвернулась к тонкому прозрачному
занавесу, что отделял ложе от выхода, присмотрелась, разглядывая в
густых ночных сумерках просвечивающиеся сквозь ткань всполохи
очага, всем духом отстраняясь от своей боли и несметной тоски по
дому, всеми силами прогоняя её от себя.
