Осенний дождь, мелкий и назойливый, словно рассыпанный бисер, висел над Петербургом серой, непроницаемой завесой. Он оседал на гранитных набережных, превращая их в скользкие, черные зеркала, в которых тускло отражалось свинцовое, низкое небо. Город казался выцветшей акварелью, где все яркие краски прошлого были смыты безжалостным временем, оставив лишь приглушенные оттенки сепии и угля. Ветер с Невы, сырой и пронизывающий, гнал по улицам палую листву, которая прилипала к мокрым тротуарам, словно прощальные письма ушедшей эпохи. Екатерина Сомова зябко повела плечами, плотнее запахивая полы своего строгого шерстяного пальто. Она стояла у витрины собственного антикварного магазина «Феникс», глядя не столько на расставленные внутри предметы, сколько на свое размытое отражение, наложенное на отражение старинного города.
«Феникс». Название пришло само собой, когда она, оставив за спиной гулкие залы Эрмитажа и тихую боль утраты, решила начать все с нуля. Словно птица из легенд, возродиться из пепла прежней жизни, где были любимая работа реставратора, общие мечты и муж, Олег, чья гибель в нелепой автокатастрофе два года назад до сих пор казалась ей дурным, незавершенным сном. Магазин стал ее крепостью, ее убежищем от суетливого и жестокого мира девяностых, который бурлил за его дверями, пахнущий большими деньгами, дешевым бензином и кровью. Здесь, среди вещей с историей, время текло иначе. Оно не неслось вперед, сметая все на своем пути, а замирало, сгущалось, как янтарь, храня в себе отзвуки чужих жизней, прикосновения давно истлевших пальцев, шепот забытых признаний.
Екатерина повернула ключ в тяжелом замке. Дверь со скрипом, похожим на старческий вздох, отворилась, впуская ее в полумрак и тишину, наполненную запахами старого дерева, пчелиного воска, пыли и чего-то еще, неопределимого, тонкого – аромата самого времени. Она щелкнула выключателем. Мягкий свет зажегся под абажурами старинных ламп, выхватывая из темноты очертания мебели, блеск фарфора, тусклое мерцание бронзы. Ее царство. Здесь каждый предмет был ей знаком, как старый друг. Вон тот массивный дубовый буфет с резными львиными мордами, который она спасла с чердака ветхого особняка на Петроградской стороне. А вот изящный столик для рукоделия из карельской березы, чей лак она восстанавливала неделями, слой за слоем, с терпением, которому научилась в эрмитажных мастерских. На стене тикали часы в корпусе из красного дерева, их маятник раскачивался с неторопливым достоинством, отмеряя секунды, которые здесь, казалось, весили больше, чем где-либо еще.
Екатерина сняла пальто, повесила его на старинную вешалку и прошла вглубь магазина, в небольшую каморку, служившую ей одновременно и кабинетом, и мастерской. Здесь пахло скипидаром и масляными красками. На рабочем столе под яркой лампой лежала фарфоровая статуэтка балерины с отбитым носком пуанта, дожидаясь ее прикосновения. Но сегодня руки до нее не дошли. Вчерашний день принес нечто новое, нечто, что нарушило привычный, размеренный уклад ее жизни.
Это была пожилая женщина, тихая, с выцветшими, полными печали глазами. Она принесла несколько картонных коробок, перевязанных бечевкой. «Наследство от тетки, – смущенно пояснила она. – Живу в коммуналке, ставить некуда, а деньги нужны, внуку на сапоги». Екатерина знала эти истории. Девяностые вытряхивали из старых петербургских квартир семейные реликвии, как пыль из ковров. Люди продавали память своих предков за бесценок, чтобы просто выжить. Она никогда не торговалась в таких случаях, давая ту цену, которую считала справедливой, чем вызывала удивление у посетительницы и неодобрение у коллег-антикваров, считавших ее непрактичной.
