Шесть лет спустя.
— Долго мы будем жечь бензин? Если
сейчас не выйдешь, вытолкну тебя из машины!
— Не готова, понимаешь? Не могу, —
ударяю по рулю.
— Готова! Разве ты для этого все
затеяла? Собирала пять лет кусочки из газеток, клеила в свой
дневничок? О его приторной сказочной семейной жизни. Какой он
семьянин? Для детей он еще молод, надо встать на ноги. Он хочет
первую лапочку-дочку. Как там его слова? «Жизнь бьет ключом»? Чтоб
трусихой сидеть в машине? Не понимаю!
— Думал, тебе уже нечего бояться?!
Разве это не твои слова: «Мертвым уже нечего бояться»?
— Хватит!
Руль вправо, газ в пол. Выезжаю с
парковочного места. Скорость увеличивается.
— Давай, Алекс, убегай. Беги.
Поскулим этой ночью еще раз.
— Нет, — пролетаю на красный.
Подальше от зеркального офиса.
— Да, ты скулишь каждую ночь.
Раненым зверем в ночное небо. Слез-то уже не осталось. Давай, гони
сильнее. Никто не в силах вернуть прошлое, Алекс, никто. Сколько
дерьма ты хлебнула — ни одному не прочувствовать, пока сам не
хлебнет. Но если ты сбежишь сейчас, другого шанса не будет.
Идеального момента. Он будет продолжать жить счастливо, а ты —
гнить заживо. Этого хочешь? Мать твою, уже третий красный
пролетаем!
— Нет!
— Тогда разворачивайся и тащи свою
задницу на собрание! И давай вместе напоим из той же чаши все
семейство.
Разворот.
— Да! Она идет уже. Что? Они
возмущаются, что руководить будет девушка? Да это суперская
новость. Заставь их спалить все нервы. Мы скоро. Акси! То есть
Алекс. Они в бешенстве. Половиной империи будет руководить женщина.
Но у них нет выхода. Они подчинятся. Или потеряю все. Они еще не
знают, какая женщина. Сукины дети. Там просто осиное гнездо.
— Он... там? Объект... номер один? —
делаю затяжку горького табака.
— Конечно! Во главе! Сохраняет
спокойствие, но он в бешенстве. Дела-то идут херово. Его ищейки
ищут, вынюхивают наши ложные пути. Я же говорил, Демис профи в
этом.
Глушу мотор.
— Как… как выгляжу?
— Идеально! Но снимешь свой
прекрасный платок и очки прямо перед ними. Цвет волос восхитителен.
Рыжая сучка. Ты точно была ведьмой в Салеме.
— Пойдём со мной, Ром.
— Нет, ты пойдешь сама. Там ждет
тебя Демис.
— Да что мне так везет-то! Как моя
смена, обход должна делать к этой немой сумасшедшей художнице! —
шмякает папками об стол.
— Ир, что ты так злишься? Не
нравится — уволься.
— Мне не нравится именно она.
Жуткая. По ночам не спит, на подоконнике сидит. Как сова та.
Особенно когда дождь. Рисунки свои рисует. Лохматая, как ведьма.
Дзен там, что ли, ловит со своим «Эм-м-м… Эм-м-м...»?
— Давно она тут?
— Да черт ее знает. Я как год уже
работаю, она была тут.
— Странно! Никто не навещает
бедную.
— Приходили тут первое время. Ну,
так говорили санитарки, и они через время перестали. Но странность
в другом, дорогуша. Эта клиника не какой-то тебе клоповник. Куда
сбрасывают всякий мусор. И она не бесплатная, начнем с этого. Сутки
здесь от двух тысяч и выше, а она... придурашка эта… — указывает на
камеру, — примерно пятьсот тридцать два дня тут. Вот и посчитай, —
стучит карандашом по виску. — Кто-то это оплачивает. Притом что
сова эта в ВИП-палате.
— Интересно, сердце у ее матери
есть? Сколько ей там, от силы восемнадцать-двадцать? Я просто не
понимаю, как можно такую девочку тут держать, не приходить! Да
животные детей своих не бросают. Смотрю на нее и понимаю: жизнь
прожевала ее и выплюнула. Проехала катком.
Сразу представляю Веруню свою, аж
сердце сжимается. Связалась с этим непутевым и мозги трепет. Не
хочу влезать, чтоб виноватой не быть. И молчать неправильно.
— А ты не представляй, — обводит
губы красной помадой, причмокивая, чтоб легла ровно.
