Хочешь скрыться — будь у всех на
виду.
Хочешь скрыться — лежи на шезлонге,
щедро намазавшись солнцезащитным кремом, прикройся книжкой с
провокационным названием «Идиот», подальше от криков, музыки,
навязчивых торговцев и аниматоров, озабоченных соотечественников —
о, они озабочены всем, что ни возьми: детьми, завтраком, обедом,
ужином, нерасторопным гидом, чужим лежаком, — и, пытаясь читать,
что все равно бесполезно, слушай, что о тебе говорят.
— Ужасно. До чего неухоженная.
— У нее даже ногти не накрашены.
Видела?
— Она на этот тур последние деньги,
что ли, потратила?
— Да она себе никого здесь не
найдет!
Хочешь скрыться — будь там, где тебя
никто не ждет.
Отдавала ли я себе отчет, куда еду?
Понимала ли, что сервис не очень и территория так себе? Да, да и
да. Разумеется. Все, что мне было нужно, отсутствие внимания.
Пересуды — боже, какая чушь, людям надо обо что-то чесать языки, и,
хмыкнув, я демонстративно повернула к размалеванной девице томик
классика. Девица вгляделась, словно не веря, что кто-то мог так
книгу назвать, пробегающий мимо атлетически сложенный аниматор вжал
голову в плечи и поспешил исчезнуть, пока не стал жертвой
оголодавшей туристки. Я пожала плечами: беги, парень, беги, там, на
пляже, их целые полчища… ты знал, куда шел работать, терпи, до
конца сезона еще пара месяцев.
На прокаленный солнцем бордюр
выскочила мелкая ящерка, сосредоточенно уставилась на меня,
замерла, вытянув хвост. Удивительные создания — юркие, верткие,
способные на сверхъестественные вещи. Примерно такая же ящерка была
на логотипе моей компании, и я посчитала — добрый знак. Редко когда
я могу позволить себе хотя бы неделю настоящего отдыха.
Когда я отдыхала последний раз? В
старшей группе детского сада? Пожалуй. Потому что на следующий год
нас бросил отец, ушел на работу и больше домой не вернулся, и мать
осталась с тремя детьми — мной, братом младше меня на год и совсем
мелкой еще сестренкой. Ни нянек, ни тятек, ни алиментов, одежда от
действительно добрых людей, тесная однушка с древней мебелью,
зарплата у матери… с голоду не умереть, но жить по-людски тоже не
получалось.
В первом классе я, дойдя по сугробам
до холодной девятиэтажки, ставила в подсобке портфель и шла
помогать матери. Сметала волосы в пластиковый совок, поднимала
упавшие ножницы, став чуть постарше, мыла пол. Клиенты в те времена
были не привередливыми, а мастера — просто богами, и какая-нибудь
мадам Мясной Отдел боялась нос почесать из-под шуршащей накидки.
Люди были и благодарными, и со временем мать научилась не
стесняться своей профессии и без стыда смотреть в глаза бабушке:
как ты могла? Дочка профессора!
Так и могла. Вышла замуж юной
девчонкой по любви, не получив образования, и ошибка матери стала
мне самым наглядным уроком. Любовь растаяла вместе с мужем, ЗАГС
оформил развод, по всей стране искали неплательщика алиментов, а
детей надо было кормить. Мать стригла и красила, сжигала руки
химическими составами, приходила домой и растирала ноги с
выпирающими венами. Я росла и помогала растить брата и сестру… и,
пока росла, познавала все тайны немудреной профессии.
Тогда всем казалось: да ерунда, что
там уметь, щелкай ножницами. Клиент не денется никуда и подкинет
тридцать копеек как чаевые. Мне тоже так казалось, и один раз,
когда поток клиентов иссяк, я притащила сестренку в зал…
— Боже мой, Юля!..
Я потупила взор и незаметно, как я
считала, затолкала сестренкину косу за кресло.
— Что ты наделала?
— Как ты это сделала?
Мать и заведующая, пожилой мастер, в
очереди к которой мадам Мясной Отдел, а то и мадам Березка, стояли
неделями, рассматривали стрижку моей сестры. Я крутила головой
вправо и влево и думала — смысл теперь кричать? И сестренка давно
просила остричь надоевшие волосы. И да, мне ведь легче будет ее
мыть.
