Март 3 число
— Я устала… Когда привал? У меня болят ноги. Я замёрзла-а-а…
— Не ной, — тихо сказала я верблюдице. Уже в сотый раз. За
сегодняшний долгий день.
— Когда прива-ал…
Вздохнув, я покрепче закуталась в подбитый мехом плащ. Лес всё
не кончался, а наш обоз тянулся нескончаемой вереницей через
просеку, которую словно вырубил великан-перфекционист. По обе
стороны широкой дороги стояли деревья — сплошной стеной, высокие,
вековые. Кому нужно было прореживать лес с севера на юг, я не
знала. Но этот лес был огромным, объезжать его было бы очень долго.
Поэтому — спасибо незнакомому великану.
Я скосила взгляд на повозку рядом. Старик был болен. Его старуха
ещё держалась, хлопоча о муже. Я подумала, что она умрёт, когда
умрёт он. У меня ещё остались травы от его слабого сердца, но скоро
нужно будет добывать новые. В этих лесах нет всех нужных трав. А
вот на этой повозке кашляет ребёнок. Насколько я могла судить без
рентгена, у малыша пневмония. Каждый вечер на привале я делаю ему
массаж грудной клетки, пытаюсь убрать воспаление, расширяю забитые
мокротой бронхи, но этого мало. Нужно тепло, жаркий очаг, чистая
одежда, чай и постель. А пока я могу предложить этому ребёнку
только тряскую повозку и тулуп из волчьей шкуры…
За три месяца наши три сотни человек превратились в двести
девяносто шесть. Трое дружинников погибли в схватке с медведем,
волками и древним исполинским лосем. Бер не смог обуздать зверьё —
он слабел на глазах. Умерла древняя старуха, и мы похоронили её,
даже не плача — настолько она была стара. Скончалась и ещё одна
женщина, которую я не смогла спасти — у неё открылось такое сильное
кровотечение, что ни мои руки, ни травы не успели вовремя. Но она
родила крепкого и здорового мальчишку, первого ребёнка с того
момента, как мы покинули Златоград. Итого минус пять и плюс
один.
Но сколько ещё будет длиться наше путешествие?
— Я уста-а-ала!
— Асель, замолчи, пожалуйста, — попросила я, спрыгивая с седла в
вязкую грязь. Дожди закончились два дня назад, но земля ещё не
просохла. Конечно, лошадям и верблюдице тяжело. Но не тяжелее, чем
людям.
— Взять тебя в седло, Руда?
— Как-нибудь обойдусь! — бросила я вверх. — Схожу в лес, поищу
травы.
— Своенравная княгиня, — буркнул Ратмир с нежностью во взгляде,
а потом посвистел: — Буран! Буран!
Рыжий пёс вынырнул из-под брюха лошади и потрусил рядом с
князем. Я невесомо потрепала его по мокрой холке, и Буран
чихнул:
— Когда привал? Я жрать хочу!
— Я давно у неё спрашиваю, — повернула к нам горделивую голову
Асель, продолжая месить грязь широкими мозолистыми ногами. — А она
говорит: «Не ной».
— Пошли, Буран, посмотрим, что там впереди, — сказала я громко,
но совсем не для Бурана. — И, если найдём подходящую поляну,
остановимся на день и ночь. Людям и животным нужно отдохнуть.
— Согласен, — коротко ответил Ратмир и помахал дружинникам.
Некоторые из них ускорили шаг лошадей и догнали нас. Князь
приказал: — Следуйте за княгиней и охраняйте её. Ищите место для
длительной стоянки.
— Здесь сплошная грязь, — ответил Тишило, парень с порванной
ноздрёй, и с досадой сплюнул в примятую траву.
— Вот и найдите место без грязи, — спокойно сказал Ратмир.
— Айда, мальчики, — усмехнулась я. — Раньше сядем — раньше
выйдем.
Сапоги утопали в жидкой земле, плащ волочился по ней же, и мне
пришлось подобрать его и заткнуть за пояс. Я чувствовала себя
ужасающе грязной, липкой и вонючей… Мне хотелось в ванну, в баню,
да хоть в реку! Отмыться, оттереться, надеть свежую рубаху, свежее,
пахнущее мятой и пижмой платье, заколоть скрипящие от чистоты
волосы в пучок, чтобы не лезли в глаза! Но баня пока была роскошью.
Зато, когда обоснуемся на новом месте, я прослежу, чтобы первым
делом поставили сруб бани…
