Дождь начинался всегда одинаково – тихо, как будто кто-то медленно зашивал небо иголкой из стекла.
Первые капли били по окну лениво, без ритма, словно пробуя терпение города.
Но к трём утра он превращался в шторм, в гул, который заполнял всё пространство.
Казалось, сам воздух дрожал от усталости.
Алекс Рид сидел на полу своей квартиры.
Рядом – диктофон, чашка с остывшим кофе и старая тетрадь, в которой почти не осталось чистых страниц.
Он не писал уже несколько дней. Только слушал.
Тишину.
Свой пульс.
И то, что приходило после трёх семнадцати.
На часах на стене стрелки застыли именно на этом времени.
Батарейки были новыми, он проверял.
Просто время больше не шло.
Луна за окном выглядела треснувшей – кусочек света отвалился и повис в облаках, как осколок стекла.
Алекс включил диктофон, прижал кнопку записи и, не глядя, заговорил:
– Если это услышат… значит, я не вышел. – Пауза. – Код – не программа. Это отпечаток. Мой… их… не знаю. Если кто-то продолжит, пусть запомнит: Серафим – не имя. Это ключ.
Голос сорвался, будто горло пересохло.
Он поднял глаза.
Зеркало напротив шевельнулось.
Лампочка моргнула один раз, другой – и свет пошёл полосами, как старое видео, где изображение плывёт.
Он медленно поднялся, подошёл к зеркалу, коснулся пальцем стекла.
Трещина прошла от края к краю, разделив отражение надвое.
Слева – усталое лицо, тени под глазами, редкая седина в висках.
Справа – то же лицо, но чуть моложе, чуть спокойнее.
Оно дышало не в такт.
– Ты не смог меня спасти, – прошептало отражение.
Он отпрянул.
Диктофон включился сам, перематывая плёнку.
Голос – его же – звучал поверх шумов, искажённый, будто старое радио поймало станцию из сна:
“Если ты это слушаешь… петля всё ещё жива.
Не доверяй отражениям.
Они первыми начинают лгать.”
Алекс шагнул назад, и тень на стене повторила движение с опозданием.
Не мгновенным – секунда, может две.
Но он видел – точно видел.
Звук пошёл по кругу.
Диктофон записывал собственную запись, и голоса наложились один на другой, как эхо в замкнутом колодце.
Каждая копия звучала тише, но глубже, будто уходила всё дальше вниз.
Он выключил устройство, но звук не прекратился.
Он продолжал идти из стен, из лампы, из самого воздуха.
“Ты не смог меня спасти.”
На секунду показалось, что голос вырывается из зеркала.
Он повернулся – и успел заметить движение.
Не отражение.
Кто-то стоял за стеклом, в темноте.
Чёрный силуэт, слишком ровный, слишком знакомый.
Алекс бросился к выключателю, но свет вспыхнул раньше, чем он успел дотронуться.
Ослепляющая белизна, словно кто-то сфотографировал комнату огромной вспышкой.
Он инстинктивно зажмурился.
Когда открыл глаза – зеркала не было.
На его месте – голая стена, мокрая, как после дождя.
Диктофон всё ещё горел красной точкой.
Он подошёл ближе, поднял устройство.
На дисплее мигало одно слово:
SERA.PHIM_02 – ACTIVE
Экран дрогнул, засветился ярче – и погас.
Белый шум прошёл по комнате волной, будто кто-то невидимый провёл рукой по воздуху.
На полу – отражение треснувшей луны.
Алекс сжал диктофон в ладони.
– Кто ты… – выдохнул он.
Ответа не было.
Только звук часов, которых не должно было быть.
Щелчок.
Щелчок.
3:17.
Свет мониторов заменил рассвет.
Марк Рид проснулся за столом, где среди холодного кофе и бумажных свалок лежали старые дела.
Папки пахли пылью и временем, и даже утренний воздух казался протухшим.
Он протёр глаза, провёл рукой по лицу – бритва, кофе, сигарета – ритуал, который заменял молитву.
Экран мигнул, и от этого мигания на секунду показалось, будто за спиной кто-то прошёл.
В отделе “Неактивных дел” всегда было тихо.
Такое место, куда спускают всё, что слишком старое, чтобы решать, и слишком странное, чтобы закрыть.
Он любил эту тишину.
