Огонь на конце самокрутки вспыхнул и погас, когда мужчина сделал последнюю затяжку. Несколько лет службы у бруттских границ сказались вредными привычками, загрубевшими шрамами и увечьем, наградившим его лёгкой хромотой. Он ощущал себя совершенно иным человеком, возвращаясь в Ло-Хельм – закостенелым физически, собранным, спокойным и непривычно уверенным внутренне. Нет, не той нахальной самоуверенностью, какая позволяла ему смеяться врагам в лицо, затевать драки да распускать руки с незнакомыми девицами. К девицам бывший легионер северного предела давно охладел. Несколько зим назад, до встречи с Мэйовин, он задумывался о том, чтобы и вовсе принять духовные обеты, но суровый исповедник, служивший вместе с имперским легионом на западе, не позволял.
– Не твой путь, – отрезал наставник.
Каким он этот путь видит, исповедник, впрочем, своему духовному сыну не открывал, да и дороги их со временем разошлись: опального легионера отозвали с западных границ обратно на восток, и линия жизни вновь сломалась под неожиданным углом. Три года службы личным телохранителем Сильнейшего оборачивались сущим проклятием: молодой маг оказался несдержан на язык, гневлив и порывист, с врагами договариваться не любил, зато влезать в приключения, одного другого опасней, умел играючи. При этом вспышки бешеной, безудержной ярости чередовались у него с затяжной угрюмостью и исключительным, ледяным спокойствием, а то, в свою очередь, сменялось всегда неожиданной страстью к переменам – как в гильдии, так и за её пределами, масштабов не только лишь имперских, а и, пожалуй, мировых. При этом, спору нет, Сильнейший носил своё звание по праву: талантливый, яркий, одарённый, хваткий, он на голову превосходил всех имперских магов. Вот только чего ожидать от такого господина?
И когда хуже, казалось, быть не могло, Илиан Иннар взял его с собой для визита к отцу.
Голоса внутри стали громче, а в воздухе сгустились чёрные тени и ощутимо запахло грозой – лишь тогда человек по имени Дагборн затушил самокрутку и направился к дому.
– Прости, отец, но ты недостаточно образован, чтобы предлагать подобные решения, – голос Илиана звенел, как растревоженный колокол – резко, неприязненно, зло. – Ты представляешь, что будет, если мы закроем одни только альдские врата? Перекос сил тебе не понравится, поверь! Закрывать либо всё – либо ничего. И да, я понимаю риски. Поэтому я против! Я уважаю мнение матери – она многому меня научила – но не в её власти принимать окончательное решение! Больше – нет, – жёстче, чем требовалось, добавил Сильнейший.
– Деметра сделала тебя тем, кто ты есть, – глухо проговорил крепкий седовласый мужчина, опираясь локтями на столешницу. Пальцы, привыкшие держать рукоять меча, переплелись, вцепились друг в друга – до побелевших костяшек, до синевы. – И ты ни разу не усомнился в верности её суждений. Как и не упрекал меня в безграмотности. – Лицо Илиана Иннара на миг дрогнуло, так что Дагборн понял – не совсем ещё очерствел один из самых могущественных магов Мира. – Что же изменилось сейчас, сын?
Дагборну отчаянно захотелось вломить зарвавшемуся отпрыску иммуна, но он сдержался, как сдерживался множество раз до того. Лишь постарался стать ещё незаметнее в тёмном углу у двери.
– Только мы делаем себя теми, кто мы есть, – отчеканил Илиан, и взгляд ледяных глаз остался холоден и беспристрастен – будто не с родителем говорил, а хлестал словами надоевшего соперника. – А времена, отец, меняются, хочешь ты того или нет.
Иммун медленно распрямился, поднимая свинцовый взгляд на сына.
– Времена меняются, – тяжело подтвердил он. – А люди – нет. Они обуреваемы теми же страстями, что и сотни, тысячи лет назад. И ты, мой золотой мальчик, совсем не исключение.
