— Ах, какая ж это
прекрасная небылица!
— Да, да, деточки!
Для нас это небылица, а
когда-то правда была!
— А интересно, вернутся ли
еще такие времена?
— Говорят старые люди, что
когда-то еще вернутся, но,
по-видимому, уже только перед
концом света…»
И. Франко «Захар Беркут»
ЛЕТО 6679-го.
РУСИНСКИЕ КАРПАТЫ
Неумолимой тенью
ангела смерти завис над карпатскими
лугами огромный беркут. И хоть
уползающее за горизонт солнце уже
едва освещало верхушки гор, острые
глаза орла четко различали каждый
стебель в высоких травах. Но
суетливые мыши или ворчащие ежи
не привлекали могучую птицу. Хищник
высматривал настоящую добычу. Ту, что
могла насытить желудок мясом, а
взор красками горячей крови. В
предчувствии этого мгновения зрачки
беркута взблескивали алчным огнем, а
горделивый клекот так и рвался
из груди. Но ощущение: что
добыча где-то рядом, требовало
тишины.
Заметив какую-то
лишь ему понятную примету, орел
взмахнул крыльями и завис над
верхушками вековых сосен, вскарабкивающихся
северным склоном к самому краю
небольшого плато.
В то же
мгновение, насторожено принюхиваясь, из
малинника, отрезающего лес от
цветущей полонины, вышла молодая
серна. Она беспокойно стригла ушами,
раздувала ноздри, а ее деликатная
головка, увенчанная короткими гнутыми
рожками, непрерывно поворачивалась со
стороны в сторону, — серна
внимательно оглядывала опушку. Но
вокруг томно покачались сочные травы,
а ветерок, что веял в мордочку,
не скрывал опасных запахов. Выждав
еще немного, горная красавица
грациозным прыжком вымахнула из
чащобы. А вслед за ней, не
менее жизнерадостно, выпрыгнул трехмесячный
сосунок.
Детенышу серны
было далеко до материнской грации,
поэтому он не сумел правильно
рассчитать силу и сиганул слишком
далеко. Тоненькие передние ножки
теленка не выдержали его веса
и, жалобно мекнувши, сосунок сперва
запорол носиком в траву, а там
и кувыркнулся через голову.
Подхватился и бросился к матери,
громко жалуясь на этот гадкий и
каверзный мир. Но та лишь
ткнула его мордочкой в плечо,
насмешливо фыркнула и продолжила
пастись. Такое пренебрежение оскорбило
детеныша, которому в это мгновение
казалось, что ничего хуже не
могло и произойти, поэтому телок
еще раз жалобно мекнул и
приподнял мордочку к небу, словно
адресуя ему свое возмущение. Но
вместо чистой, ласковой синевы увидел
страшные когти и жуткий клюв.
Невыносимая боль пронзила его широко
распахнутые глаза, и все утонуло
в безысходной тьме.
Беркут напал так
тихо, так молниеносно, что серна,
повернувшаяся хвостиком к малышу,
даже ничего не поняла. И только
услышав громкий хлопок крыльев, она
инстинктивно сделала мощный прыжок,
спасаясь от неизвестной опасности, и
только потом оглянулась. Но в
бликах, прячущегося за вершину
соседней горы, солнца увидела лишь
удаляющуюся странную тень. Серна
беспокойно мекнула, метнулась туда,
где травы еще пахли ее
детенышем, но, уловив запах
свежей крови, сорвалась с места
и стремительно исчезла в чащобе.
Только треск сухих веток указывал,
куда понеслась охваченная ужасом
осиротевшая мать.
Люди всегда
мечтают о крыльях. Особенно в
горах. Там — где глазам все
близко, а ногам — ой, как
далеко. Казалось бы, вот она,
соседняя вершина. Если хорошо
размахнуться, камень добросить можно.
А на самом деле — пока
доберешься чащами да буреломами,
обходя обрывы и неприступные скалы,
не одна кварта пота сплывет. А
то и вернешься обратно —
потеряв надежду вскарабкаться. Потому
что нет пути человеку туда, где
пернатым раздолье. Вот и завидуют
люди птицам. А чего, спрашивается?
Так ли уж надобно везде
соваться? В долине работы мало?
Сказано ж: каждому — свое!
Может, нарочно так задумано богами,
чтобы не слонялись чрезмерно
любопытные там, где им быть не
должно?
