В густом и сладковато-пряном воздухе,
щедро приправленном солнцем и яркими красками, виртуозный полет
бабочки – часть умопомрачительной картины жизни, богатой на
незначительные события, интересные лишь для тех, у кого есть время
их наблюдать.
Собственно, порхает она, не задумываясь над тем, для чего порхает.
Так устроена природа – бабочка должна лететь. И, прежде чем лишится
крылышек, она совершит удивительное путешествие, повидав много
людей, домов и цветов. И много неба, которое в разных уголках земли
и само разное. Даст бог, к зиме успокоится и заснет. Но об этом ей
ничего не известно.
Что вообще может знать эта единственная бабочка? Темно-синие
крылышки подрагивают от ветра, и, кажется, ее немного сносит в
сторону. Впрочем, борьба также часть устройства природы.
Исключительно до того времени, пока бабочка не поймана сачком. И не
пришпилена булавкой на полотно. Для чего? Неизвестно.
Она еще трепыхается. Она еще надеется вырваться. Но есть в этих
движениях страшная глазу и осознанию обреченность. Мальчишка,
поймавший ее, берет двумя пальцами тельце, чтобы не повредить
изумительный узор крылышек. Подносит к глазам и произносит: «Ну и
погляди, какая красавица! Такой у меня не было!»
Она все еще продолжает сражаться. И не понимает, что уже обречена.
С той минуты, как посажена в склянку, у нее не осталось шансов. Она
бьется о прозрачные стенки, не видя перед собой преграды. Но в
склянке даже и воздух иной. Гуще, тяжелее, горячее, им нельзя
надышаться, и от него болит ее хрупкое тельце.
«К чему она тебе? – раздается рядом еще один голос. – Мало тех, что
висят в кабинете твоего отца?»
«Но такой ведь там нет, - удивляется первый. – Вот поглядишь.
Придем домой, приколю ее булавкой. А потом под стекло».
Бабочка не разбирает слов. Голоса пугают ее. Она не помнит того,
как порхала под солнцем. И не знает того, что больше ей не порхать.
Она не может остановиться – это напоминает агонию. Взмахи крыльев
становятся чаще. Боль от ударов теперь уже не покидает ее. До того
мгновения, пока склянка вдруг сама не приходит в движение. Она не
видит этого. Не чувствует. Склянка летит над дорожкой, крышка
откатывается в сторону. И бабочка находит выход. Отныне она
свободна.
«Зачем?» - раздается голос ловца.
«Пусть лучше летает», - отвечает тот, кто минуту назад выбил
склянку из рук первого.
«Совсем с ума сошел! – восклицает мальчишка с сачком и подбирает с
земли сосуд. – Больше я с тобой гулять не буду. Только портишь
все!»
А не все ли равно, что он портит? Обиженный уходит прочь. Непонятый
остается. Остается и долго-долго смотрит в небо, даже не
подозревая, что в разных уголках земли оно разное. Как и воздух –
везде непохожий. В траве что-то звенит, отчего на душе становится
легче. Будто бы освободив бабочку, освободился сам. Сразился с
ветряной мельницей и вышел победителем из этой схватки. В жизни так
часто приходится бороться с ветряными мельницами, что уже и не
отличить, какое из сражений действительно важно.
Мальчик неспешно сходит с дорожки и идет по траве, чувствуя, как
травинки касаются его ног. Улыбка не стирается с его лица. И он еще
не знает, что через мгновение спасенная им бабочка сядет к нему на
плечо.
1922 год
- Симона всегда мечтала жить у моря,
- разглагольствовал синьор Чезаре, поглядывая по сторонам. – А она
моя старшая. И все лучшее будет у нее – дом, муж, положение. И
архитектор.
Он взглянул на своего спутника и хитровато подмигнул.
Архитектор улыбнулся в ответ и перевел взгляд на окно. Пробегавший
за ним пейзаж в солнечный день сражал бы яркостью красок, если бы
не был подернут легкой дымкой, стелившейся по холмам. Август был
жарким, и, казалось, даже воздух липнет к коже. И, справедливости
ради, если о чем он сейчас и мечтал, так это о том, чтобы окунуться
в море. А вовсе не осматривать городок, виллу и какие-то
удивительные конюшни, имевшиеся в хозяйстве.
