Глава 1. В которой происходит некое событие, нарушающее
спокойное течение провинциального бытия
Не надо делать мне как лучше,
верните мне как хорошо!
Глас вопиющего.
Когда в коробке из-под эклеров
«Помандуръ» обнаружилась голова, Себастьян окончательно и
бесповоротно осознал: день не удался.
Событие сие, весьма знаменательное,
произошло в десять часов семнадцать минут утра, и свидетелем ему
стала панна Гуржакова со своей осемнадцатилетней дочерью, а тако же
извечная ее соперница, панна Белялинска, заявившаяся в воеводство
сразу с двумя дочерями. А потому уже к вечеру и о коробке, и о
голове, и о многих иных вещах, которых в действительности вовсе не
было, знал уже весь город. К утру о происшествии написали в местной
газете, именовавшейся гордо «Гласом правды», отчего-то в колонке
советов панны Угрик, сразу после рецепта засолки бочковых
огурцов…
…а к вечеру обнаружилось и тело.
В Хольме.
И было сие, как оказалось, весьма
своевременно…
После, вспоминая события того
злосчастного, а может, наоборот, счастливого – само собою не для
головы - дня, Себастьян не мог отрешиться от ощущения, что его
предупреждали. И пусть Провидение воздержалось от знаков явных,
навроде грома небесного и огненных буковей, которые несколько бы
разнообразили скучную серую обстановку рабочего кабинету, но
избрало для предупреждения путь извилистый, усыпанный мелкими
неприятностями, но внять его гласу следовало. С другой стороны,
внимай или нет, но избежать головы и воспоследовавшего ее появлению
разбирательства, Себастьян при всем своем желании не сумел бы.
Да и не было у него желания.
Что сказать, Гольчин – городок не то,
чтоб маленький, да какой-то тихий, сонный, проникнутый особым духом
уездного болота, которое столичному гостю было откровенно
мелковато. И если в первые месяцы Себастьян забавлялся, возвращая –
а почитай, возрождая – местное воеводство, что за годы под рукой
предыдущего воеводы, отправленного сюда в почетную ссылку да по
сему поводу предававшемуся печали и винопитию, вовсе захирело. И
захиревшее, не желало подчиняться твердой Себастьяновой руке. Да и
было то воеводство… так, два старших актора да пятеро младших,
престарелый заскучавший ведьмак и штатный некромант, большую часть
времени проводивший в опиумных грезах. И отправить бы его, этакого,
в отставку, да только воеводству без некроманта вовсе неможно, а
где его взять за те гроши, коии на содержание от казначейства
положены?
Нет, с младших акторов Себастьян
сонливость согнал.
Старших, мыслями пребывавших в
почетной отставке, до которой оба дни считали, в сознание привел.
Ведьмака вот трогать не стал, оно ни к чему, старый он аль нет, да
оно себе дороже… а вот с некромантом договориться не вышло.
Даже макание в студеную воду и угроза
вовсе силу запечатать не помогла.
Как и кляузы в столицу.
Кляузы читали. Пальцем грозили,
требуя провести с некромантом воспитательную работу и так, чтобы
оная работа возымела эффект в виде осознания пагубности опиумной
страсти, а заодно уж обещали премию на целителя… правда, где взять
такого целителя, который бы за этакую работу взялся, не
говорили.
Ничего.
Себастьян пообвыкся.
Присиделся на воеводском месте.
Креслице прикупил, мягкое, с винною
кожаной обивкой да золотыми гвоздиками, ибо без золотых гвоздиков
воеводе невместно. Портрет государя, опять же, справил новый, ибо
сие по обычаю положено, да и старый, положа руку на сердце, столь
мухи засидели, что и понять неможно было, государь на нем
намалеван, аль кто иной. А может, не мухи тому виной, но
непризнанный гений местечкового живописца, подвизавшегося на
малевании парадного портрету. Злые языки баили, что портретов
подобных у него цельная мансарда намалевана, что при генеральских
регалиях, что при иных парадах, главное, все они статей единых,
солидных, и надобно лишь, когда нужда приходит, физию заказчикову
изобразить. Врут ли, Себастьян не знал, но после четвертого
портрету, поднесенного «во уважение» - и вправду, не взяткой же
новому воеводу кланяться – призадумался, поелику были все портреты,
что его собственный, что государев, что наследника, коий имел
несчастие посетить Гольчин визитом, одинаково пафосны, полны
позолоты и пурпура, а у государя, лик которого с истинным сходство
имел весьма слабое, еще и корона возлежала. И держали ее две белых
голубки.
