Машкин дом был тёплый, как пирожок, только что вынутый из духовки. Комната – небольшая, но очень уютная: на окне висели жёлтые занавески с рисунками котят, на подоконнике стояли горшки с фиалками, а рядом с ними спал клубочком серый кот Барсик – ленивый, но очень важный. Его хвост иногда свисал вниз, и Машка любила щекотать его пальцем, пока мама не видела.
На ковре, где разноцветные машинки ехали к нарисованному морю, стояли игрушки – как после ночного бала. Вчера Машка строила им целый город, но сегодня утром город выглядел не слишком счастливым: башня из кубиков накренилась, у куклы Маргариты куда-то пропала туфелька, а плюшевый заяц Сёма сидел у шкафа и будто сердился.
– Маш, вставай, солнышко, – позвала мама из кухни. – Каша остывает!
Голос у мамы был ласковый, но у Машки с самого утра настроение было… ну, как сказать… липко-капризное. Хотелось и обидеться, и пожалеть себя, и немножко поплакать – просто так, без причины.
Машка и проснулась, но не с солнышком – а с тучкой прямо на лбу.
Она села на кровати, потянулась, посмотрела в окно. Там капал дождик, а небо было такое серое, будто кто-то пролил ведро молока прямо на облака. Машке сразу стало жалко себя – ведь с дождём нельзя гулять!
– Опять эта скукотища, – вздохнула она и спрятала нос под одеяло.
Но долго прятаться не получилось: Барсик решил, что Машка – его подушка. Прыгнул, улёгся прямо на живот и заурчал.
– Барсик! Ну что ты… – Машка засмеялась сквозь сон и чуть-чуть повеселела.
На кухне уже пахло ванилью и чем-то уютным. Мама стояла у плиты в голубом халате, на голове у неё смешно торчал карандаш – она, как всегда, забыла, что воткнула его в пучок. Папа сидел за столом, листал газету и хмыкал над новостями, а собака Тиша – рыжий, весёлый дворняга с умными глазами – терпеливо ждал под столом, вдруг что-то упадёт.
– Доброе утро, соня, – улыбнулся папа, когда Машка вошла. – Как настроение?
– Так себе, – буркнула она.
– О, опасно, – протянул он. – Это значит, что без поцелуя всё пойдёт наперекосяк!
Он чмокнул её в макушку. Машка хотела не улыбаться, но губы сами предательски растянулись в ямочки.
– Молоко? – спросила мама.
Машка кивнула. Мама налила белое, чуть пенистое молоко в кружку с зайчиком. Машка взяла кружку, но тут Барсик, как нарочно, запрыгнул на стол – и хвостом задел Машкину руку.
Плеск!
Молоко потекло по скатерти, а потом – на пол.
– Ай! – Машка замерла, смотря на белое пятно. – Барсик! Это всё он!
– Мяу, – сказал Барсик и ушёл, будто ничего не случилось.
– Ой, Машенька, – мама вздохнула, – бывает. Сейчас вытрем.
Но Машка вдруг почувствовала, что внутри всё сжалось, как мокрая тряпочка.
– Я всё испортила! – сказала она дрожащим голосом. – У меня ничего не получается!
И – хлюп. Первая слеза упала прямо в молочную лужицу.
– Ничего страшного, – сказала мама, но Машка уже не слышала. Она стояла, поджав губы, и слёзы текли сами.
Папа встал, подошёл, взял полотенце, вытер пол.
– Ну вот и всё, порядок, – сказал он спокойно. – Молоко спасено, пол у нас теперь чистый, а Барсик – наказан морально. Всё в плюсе.
Но Машка всё равно всхлипнула.
Тиша подошёл, лизнул ей руку.
– Видишь, даже Тиша тебя утешает, – сказал папа.
Машка посмотрела на собаку. Тиша смотрел в ответ так преданно, что не улыбнуться было невозможно.
– Ну ладно… – сказала Машка, вытирая нос рукавом. – Но всё равно обидно.
– Знаешь, – сказала мама, садясь рядом, – когда я была маленькая, я тоже однажды пролила молоко. На бабушкину скатерть с маками. И плакала почти час.
– И что? – заинтересовалась Машка.
– А потом бабушка сказала: «Плачь-плачь, внученька, только смотри, чтоб слёзы тоже не пролились на ковёр – придётся и его стирать». Я так испугалась, что сразу перестала.
