Смерть пахла озоном и медью. Лукас лежал в груде битого кирпича, прижав ладонь к разорванному боку. Сквозь пальцы сочилось что-то теплое и липкое. Где-то рядом догорал автомобиль, отбрасывая на стены заброшенного портового цеха пляшущие, уродливые тени.
Он провалился. Задание, которое должно было стать последним – легкой денежной операцией с его бывшими братьями по оружию из частной компании «Цербер», оказалось ловушкой. Подстроенной теми, кому он доверял.
Имена выжигались в его памяти раскаленным железом: Картер, Моррис, Шрайвер. Они пришли за ним не как за солдатом, а как за дичью.
И он, как раненный зверь, уполз умирать в эту грязную нору.
Шаги. Мягкие, неспешные, уверенные. Они эхом отдавались в пустом цеху, смешиваясь с потрескиванием огня.
– Лукас? – голос Картера был сладок, как яд. – Старина, я знаю, что ты здесь. Кончай прятаться. Давай закончим это по-взрослому. Без лишних страданий.
Лукас стиснул зубы, пытаясь подавить стон, поднимающийся к горлу. Его Глок лежал в метре от него, магазин пуст. Он был мертвецом, и прекрасно это понимал.
И тогда он увидел ее. Тень. Не ту, что отбрасывало пламя, а другую – густую, непроглядную, живую. Она стекала по сырой стене, как струясящаяся смола, и тянулась к нему. Она не просто поглощала свет, она пожирала его.
Смерть… – прошептал кто-то прямо у него в голове. Голос был похож на скрежет камней под землей. …Жизнь… Выбор…
– Галлюцинации, – хрипло выдохнул Лукас, зажмуриваясь.
– Кровопотеря.
Но тень была реальной. Ледяное прикосновение коснулось его раны. Агония внезапно отступила, сменившись пронизывающим до костей холодом, а затем пьянящей животной силой, ударившей в голову. Рана на его боку сомкнулась с тихим, влажным звуком.
– Что за черт?.. – прошептал он, смотря на свою теперь гладкую кожу.
Мы Мгла. Мы голод. Мы месть. Прими нас… И стань больше, чем человек.
Картер вошел в его поле зрения, с пистолетом наготове. Его ухмылка сползла с лица, уступив место недоумению, а затем первобытному страху. Он увидел Лукаса, стоящего на ногах, невредимого.
– Как…? – успел выдавить он.
Лукас не ответил. Он почувствовал новую конечность, темную, послушную и смертоносную, рвущуюся из него наружу, будто из глубины его собственной души. Из спины, чуть ниже лопаток, выросло щупальце, сотканное из чистой, вязкой тьмы, с кинжалообразным, отполированным до блеска наконечником.
Он не отдавал приказа. Щупальце действовало само, как прямое продолжение его ярости, его боли, его предательства. Оно метнулось вперед со свистом рассекаемого воздуха. Не было звука выстрела, только тупой хруст костей и тихий, удивленный вздох.
Лукас смотрел, как жизнь покидает широко распахнутые глаза его бывшего друга. И не чувствовал ничего. Ни боли, ни сожаления. Лишь леденящую пустоту и звенящую в ушах тишину.
А потом Голод вернулся. В десять раз сильнее.
Питайся… – прошептала Мгла.
И Лукас, не в силах сопротивляться, подчинился.
Город был безымянным и серым, как надгробие. Идеальные охотничьи угодья. С тех пор, как портовый цех стал его гробницей и местом второго рождения, прошло три месяца. Лукас жил в полуразрушенной квартире на окраине, где единственными соседями были ветер и призраки прошлого. Мгла стала его частью. Его язвой. Его доспехами.
Он стоял у окна с выбитым стеклом, глядя на ночной город. Улицы внизу были пустынны, фонари мерцали, как свечи на поминках. Внутри него что-то шевелилось. Скулило. Требовало. Оно не хотело еды или сна. Оно жаждало конца. Чужого конца.
– Заткнись, – проворчал он, сжимая виски пальцами. Головная боль была единственным постоянным спутником, кроме шепота в его голове.
