ПРЕДИСЛОВИЕ
Москва, которой уже нет
Дорогой читатель!
Перед тобой волшебные осколки той Москвы, которую мы почти потеряли. Той Москвы, где дома умели смеяться, переулки знали все тайны, а булыжные мостовые помнили шаги и Пушкина, и Ваньки-дурачка.
Я долго собирал эти истории – по крупицам, как старьёвщик, роющийся на Хитровке. Находил их:
В запахе московских булочных В воплях чаек над Москвой-рекой, так похожих на крики давно снесённых рынков
Эти сказки – не про «было». Они про «есть».
Потому что старая Москва никуда не делась. Она просто:
Спряталась в дворах-колодцах Притворилась новоделом Затаилась под асфальтом, как Златоглавый Змей из наших сказок
Читая, ты почувствуешь, как:
От Хитровки пахнет дегтем и кислыми щами Мясницкая звенит серебром купеческих счётов А Ивановская горка посмеивается в кулачок над своими кривыми этажами
Важное предупреждение: После этой книги ты начнёшь:
Видеть лица в резных наличниках Слышать шёпот в скрипе старых лестниц Замечать, как тени на стенах складываются в знакомые силуэты
Это не побочный эффект. Это Москва начинает узнавать тебя в ответ.
Так что устраивайся поудобнее.
Поверь, дома читают тебя так же внимательно, как ты – их.
Автор, который однажды ночью явственно услышал, как атланты у Никольских ворот переругиваются из-за сквозняка.
Сказка о Граде-Невидимке
и трёх его хранителях
В те времена, когда Москва была ещё юной, а улицы её вились, как ручьи весенние, случилось великое чудо – родился Град-Невидимка. Не городом земным был он, а душою Москвы, что жила в стуке копыт по брусчатке, в перезвоне колоколов, в криках разносчиков.
И были у этого Града три хранителя:
Первый – Хитров-Скоморох, рыжий да весёлый, с глазами, что видели всё насквозь. Жил он на дне бутылки да на кончике языка, в трактирах, где сходились князья и воры. Его царство – кривые переулки, где каждый камень помнил сто историй, а каждый двор хранил свою тайну.
Второй – Мясницкий-Купец, дородный, с окладистой бородой, в кафтане, расшитом золотыми нитями. В его лавках и амбарах кипела жизнь – тут и сахарные головы, и заморские вина, и книги, что пахли мудростью веков. Его счётные книги были длиннее рек, а богатство – больше, чем в казне царской.
Третий – Златоглавый-Старец, седой, с глазами, как небо перед рассветом. Жил он в тени церковных куполов, а молитвы его были так чисты, что ангелы прилетали послушать. Его сила была в колокольном звоне, что разгонял тучи над городом.
Но пришли иные времена.
Сначала ушли трактиры Хитровы – их стены, пропитанные вековыми историями, снесли за ненадобностью. Хитров-Скоморох пытался сопротивляться, но как шуту противодействовать новому порядку? Остались от него лишь обрывки песен, что ветер иногда напевает в подворотнях.
Потом пришёл черёд Мясницкого-Купца. Его лавки переделали под конторы, золото конфисковали, а книги сожгли. Только в подвалах некоторых старых домов до сих пор пахнет пряностями да кожей – это его дух бродит, не находя покоя.
Последним пал Златоглавый-Старец. Колокола сбросили, купола снесли, а сам он, ослепший от слёз, ушёл под землю, унося с собой последние молитвы.
Но вот что удивительно – Град-Невидимка не исчез.
Он спрятался в трещинах старых стен. В узорах на потолках метро. В запахе булочных, что до сих пор пекут калачи по старинным рецептам.
Иногда, в тихие вечера, когда город затихает, можно услышать:
В районе Чистых прудов – смех Хитрова-Скомороха На Мясницкой – стук счётов Мясницкого-Купца А под Красной площадью – шёпот Златоглавого-Старца
Они ждут. Ждут, когда новые хозяева города вспомнят старые обычаи. Когда колокола снова зазвонят, когда на брусчатку вернутся телеги, когда в переулках снова зазвучат настоящие истории.
