Моя страничка https://m.vk.com/id288063227
На всякий случай, как вижу, в профиле у многих перестала
функционировать вкладка "обо мне".
— Я ушла, мам, — Амина весело звякнула ключами, собранными на
белом кольце, и открыла дверь.
— Купи хлеба, Мусенька, и кефира.
Мать выскочила из спальни в белой сорочке, похожая на
похудевшего Каспера, и вихрем метнулась в ванную. Их графики не
совпадали, и она выезжала в свой центр молекулярно-генетических
исследований на сорок минут позже, да и то все время
опаздывала.
— Не торопись, — успела крикнуть Амина в захлопнувшуюся
дверь.
В прошлый раз мама умудрилась приложиться лбом к краю раковины в
попытке уложить волосы, и центр полмесяца обсасывал новость, что их
начальницу бьет супруг. А когда выяснилось, что она пятый год в
разводе, в центре началась и вовсе истерика. Сошла, мол, с ума
баба, завела на старости лет молодого бойфренда, а тот пропивает ее
денежки до копейки, да ещё и лупит.
Мама рассказывала и смеялась:
— А я ещё ничего, Мусенька, по некоторым данным пользуюсь
успехом у старшеклассников.
Некоторые данные о Генриетте Львовне распространяла ее
собственная секретарша, которую они тайком называли мисс Холмс.
Ради свежей сплетни та была готова на шпионаж, подкуп и опасное
расследование, где здравый смысл не имел никакого значения.
Ах, да. Генриетта Львовна — это имя ее матери.
С именами в их семье была полная беда. Гентриетта, Амина и
Эльдар. И кот Антоний. Эльдару нравилось называть их по
имени-отчеству. Впрочем, отец давно ушёл, и можно было спокойно
называть себя Леной, Мусей и Тоточкой. Можно было валяться в
выходные до полудня, тусить до утра с подругой и ходить по квартире
с немытой головой.
Первое время после развода, они с мамой по привычке обедали в
гостиной, переодеваясь в платья, а в выходные ходили по научным
выставкам или в театр. Тоточка ходил по струнке и мялся у
двери.
А после расслабились. Оттаяли. Поняли — отец не вернётся, даже
если они будут очень послушными и хорошими. И почему-то стало
легко. Стало нравиться быть свободной от этикета. Мать сменила
тяжелый бархат портьер на пошлый ситец в цветочек, и они неделю
умирали от восторга. Купили два сарафана, а после — иди все к черту
— сменили косы на короткие стрижки. Раздербанили отцовский кабинет,
превратив его в библиотеку, выкинули старый диван, тумбу и
канцелярский стеклянный шкаф. Оставили только стол. Стол нравился
бывшему Антонию, и тот, развалившись с графским комфортом, дрых на
нем круглые сутки… Если бы отец их видел, то сказал бы, что они
сошли с ума и превращаются в мещан.
Амина стояла у двери, поигрывая ключами, и не понимала, почему
вспоминает все эти глупости. Ей тридцать один. У неё три проекта и
четыре поклонника. А вечером они с мамой будут пить кефир,
рассевшись на напольном диване, и смотреть какую-нибудь милую
чепуху. И гладить Антония, которому было особенно тяжело
становиться Тоточкой. Он привыкал к новой жизни дольше всех.
Она медленно вышла из дома вопреки собственному правилу, не
воспользовавшись лифтом, а пройдя все семь этажей медленным шагом.
Воспоминания теснились в голове, перебивая одно другим. Голова
напоминала шкатулку с тысячей мелочей, где количество этих самых
мелочей явно превышало заданный объём. То одно выпадет из шкатулки,
то другое.
Свой Шевроле она всегда парковала у второго подъезда, потому что
поворот там был неудобный и никто другой не рисковал парковаться.
Ну а она научилась. Неудобно, но всегда на одном месте. Амина
ценила стабильность. Уселась, закинув сумку на заднее сидение, и
нежно погладила плетёный руль.
— Как ты, мой воробышек? — спросила она, прислушалась к стукам в
моторе и тут же продолжила: — Это точно, холодина, хотя на дворе
весна в разгаре.
