Тайра
Небо настороженно следило за нами в
тысячу глаз. Лес шептал что-то таинственное на тысячу голосов.
Казалось, ночь изнывала от желания – душная, чувственно
влажная.
Мы вышли на поляну, и я сразу узнала
ее, даже в темноте. Энгард обернулся, словно спрашивая взглядом,
хочу ли я, не передумала ли. Сняв плащ, бросил его на еще влажную
после дождя траву. Опустился на колени, посмотрел снизу вверх – как
воин на свою королеву. Я медлила, и он мягко, но настойчиво потянул
меня за руку к себе.
В его объятиях я всегда чувствовала себя в безопасности.
Любимой, прекрасной, желанной. Как бы я хотела остаться в них
навсегда.
Тяжелая холодная капля сорвалась с
листьев, упала на грудь, и кожа мгновенно вспенилась мурашками.
Энгард наклонился и собрал влагу тонким, острым прикосновением
языка. Я застонала, подавшись навстречу. Его руки скользили по
моему телу жадно, нетерпеливо, от них разливались горячие
волны.
Темные глаза с отблеском полной луны
– так близко. Губы, шепчущие мое имя. Запах – горьковато-пряный
запах свежего мужского пота, сводящий с ума...
Картина начала расплываться,
тускнеть, пошла рябью. Сквозь нее проступила мягкая бархатная
чернота. И все исчезло.
Вот уже три ночи подряд повторялось
одно и то же. Сон прерывался на самом захватывающем месте. Нет, это
была не близость с мужчиной, совсем другие события. Но каждый раз в
итоге я оказывалась в темноте наедине со своими мыслями.
Я открывала глаза. Ларна в своей
клетке тускло мерцала, переливаясь от сиреневого к бледно-зеленому.
А когда-то сияла лиловым и изумрудным так, что было больно
глазам.
- Ну что же ты, девочка? – спрашивала
я, готовая расплакаться от досады и разочарования.
По ней пробегала волна тончайших
оттенков. Как будто отвечала виновато: «Прости, я пыталась, но не
вышло».
Я могла злиться, ругаться, плакать,
но в этом не было ни малейшего смысла. Разве кто-то виноват, что
стареет и теряет силы? Коре – так я звала свою ларну – уже
исполнилось три года. Глубокая старость, если не сказать дряхлость.
Дикие ларны живут недолго, хоть на воле, хоть в клетке. Они словно
выжигают себя изнутри. В отличие от тех, которых разводят на
фермах: маленьких, бледных, слабых. Те могут прожить лет
семь-восемь, да и стоят гораздо дешевле.
Последний раз я выходила на охоту
полторы луны назад. Не слишком удачно. Точнее, совсем неудачно.
Всего две ларны, по размерам уже годовалые. Прошли те времена,
когда их можно было найти на полянах в нескольких граймах от
опушки. Теперь, чтобы вернуться с уловом, надо было заходить все
дальше и дальше в чащу, опасную и неизведанную.
Но гораздо хуже этого была рана на
ноге: не заметила в низинке куст стрельца с созревшими
листьями-стрелами. Хоть и успела увернуться, одна все же задела
бедро, по касательной вспоров кожаную штанину. У меня было всего
несколько минут на то, чтобы развести огонь, накалить нож и прижечь
порез, но я успела. Второй шрам от стрелы. Я не знала ни одного
Охотника, у кого их было больше трех. Везение рано или поздно
заканчивается.
«Тайра, в следующий раз таких старых
не возьму, - проворчал перекупщик Аллинд, когда я пришла в город и
отдала ему улов. – Или приноси щенков, или продавай сама».
Старая сволочь, он наваривал на
перепродаже вдвое, а иногда и больше, пользуясь тем, что Охотники
не рискуют заниматься этим сами. Хотя тюремный срок за незаконную
торговлю ларнами не превышал пяти лет, это означало почти полную
утрату навыков. А если суду к тому же удавалось доказать факт
охоты, можно было угодить за решетку пожизненно.
На полученные от Аллинда деньги я
могла жить роскошно луны две. Или полгода – скромно. Конечно, ни
один Охотник не выходит в Леса так редко. Хотя бы уже потому, что
нам необходимо держать себя в форме, а вовсе не из-за жадности.
Один раз в луну – оптимально. Внимание, интуиция, реакция требуют
постоянных тренировок, и только сама охота создает для этого
необходимые условия.
