ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
<Глава 1. Тьма в Чернолесской>
Снег падал большими хлопьями, срываясь с чёрного неба, будто сама тьма сбрасывала кожу. Ветер выл меж покосившихся изб, и этот вой был похож на голоса – протяжные, жалобные, словно деревня шептала Артёму:
уходи, пока не поздно
Он стоял на тропе, ведущей в Чернолесскую, глядя на деревянный знак, полусгнивший от времени. Когда-то на нём было вырезано «Божией милостью живём», теперь же чёрные буквы облупились, и на сыром дереве проступили багровые пятна плесени.
Артём натянул на лицо капюшон плаща, перехватил ремень с кобурой. За плечами – винтовка Мосина, в сапогах скрипел иней. Каждый шаг отзывался глухим звуком в заснеженной пустоте.
Двадцать лет назад сюда не ступала нога человека. Люди ушли после мора – говорили, что вода в речке почернела, скот падал, а дети начинали говорить чужими голосами. Те, кто не уехал, исчезали бесследно. С тех пор Чернолесская стала чёрной меткой на карте Сибири.
Но неделю назад в Орден пришла весть: охотник из соседнего тракта видел свет в окнах, а ночью, у дороги, кто-то пел колыбельную. Потом охотник пропал.
Артёма отправили проверить. Один. Испытание, сказал наставник, глядя холодными глазами. «Если вернёшься – будешь охотником. Если нет – значит, не судьба».
Ветер бил в лицо острыми льдинками, пробирая до костей. Мороз стоял лютый – двадцать пять, не меньше. Снег лежал на крышах толстым слоем, как саван.
Артём толкнул ворота первой избы. Скрип – глухой, жалобный. Запах ударил в нос – сырость, плесень, что-то мёртвое, давно истлевшее. Он шагнул внутрь. Доски пола под сапогами жалобно скрипели, словно стонали.
Внутри было холодно, как в могиле. На стене висели обрывки икон, покрытые сажей. В углу стояла детская кроватка, перекошенная, а на подушке лежала тряпичная кукла с вырванным глазом.
Артём провёл ладонью по прикладу винтовки.
– Где ты, тварь?
И тут он услышал.
Пение.
Тихое, тянущееся, как туман.
– Баю-бай, баю-бай…
Голос был женский, тёплый, ласковый. Артём замер. Сердце ударило глухо. Звук шёл с улицы.
Он вышел. Снег хрустел под ногами. Меж изб тянулись чёрные просветы, где ветер носил снежную пыль. Луна вынырнула из-за туч, осветила поле белым мертвенным светом. И в этом свете он увидел её.
Женщина.
Стояла у колодца, в белом сарафане, босая, волосы золотые по плечам. Снежинки таяли на её коже, но она не дрожала. Пела, укачивая в руках младенца, завернутого в платок.
Артём замер. Сердце колотилось, но взгляд не мог оторваться. Девушка была красива до боли. Тонкая талия, изгибы, которые угадывались даже под сарафаном. Она подняла голову, глянула на него. Глаза – зелёные, глубокие, как лесное озеро.
– Ты пришёл… – её голос был как шелк, тёплый, обволакивающий. – Наконец-то.
Она сделала шаг, ещё один. Снег не оставлял следов под её ногами. Артём почувствовал, как в груди что-то сжалось. Его пальцы ослабли на ремне винтовки.
– Кто ты? – хрипло выдавил он.
Она улыбнулась. Медленно, плавно. Платок с ребёнком соскользнул – и в руках оказался комок чёрной сажи, который упал в снег и растаял. Женщина протянула к нему руку. Ладонь – теплая, живая, пальцы тонкие, как у девы.
– Ты устал… – её голос стал мягче, глубже. – Ты замёрз… Хочешь согреться?
Артём почувствовал жар. Не от костра – от неё. Кровь стучала в висках, дыхание сбилось. Она подошла совсем близко, коснулась его щеки. Её пальцы – горячие, как огонь. Снег таял на её коже и капал ему на грудь.
И в этот миг он заметил: её зрачки растянулись, закрыли зелень, стали чёрными. Улыбка вытянулась, губы разошлись, обнажая зубы – острые, как у зверя. Сарафан задергался, словно в нём шевелилось что-то живое.
Она прошептала:
– Теперь ты мой.
В следующее мгновение её тело разорвалось тьмой. Из спины вырвались длинные, как корни, щупальца, покрытые чёрной слизью. Сарафан порвался, обнажив грудь, но она уже не была женской – мясо и тьма, слиянные в чудовище.
