— Дэни, смотри, как красиво, — выдохнула сестра, чуть пошевелив
изящными пальцами, и темно-синие искорки, устилавшие землю,
затрепетали в такт ее движениям.
Девочка смотрела как зачарованная, затаив дыхание и не скрывая
своего восхищения. Этот фокус, что показывала старшая сестра,
всегда отзывался сладким волнением в груди.
Тамилла соединила пальцы, будто ухватилась за невидимую ниточку и
потянула ее кверху.
Искорки задрожали, оторвались от земли и поплыли густыми
темно-синими переливающимися каплями по воздуху, дрожа,
вытягиваясь, принимая причудливые формы. С каждым разом сила все
покорнее склонялась перед Тами, стелилась за ней, готовая выполнить
любые прихоти, становилась ручной.
— Это так красиво, — прошептала Дэниэль, и в ее светлых, как чистое
небо глазах, отразился восторг, — ты волшебница!
— Нет, — засмеялась сестра, — это всего лишь моя Песнь Земли.
— Я никогда не видела такой...красивой. Никогда. Золотые,
серебряные, изумрудные. Но вот таких больше нет ни у кого, — в
голосе смешалась гордость за сестрицу и легкая обида оттого, что ей
самой синее волшебство неподвластно.
— Это Кобальт, Дэни, — прошептала Тамилла, — он редкий, не то что
золото или серебро. Его почти не осталось. Он пробивается раз в
сотню лет. Один на миллион.
— Откуда же он у тебя?— девочка тоже перешла на шепот.
— Это дар.
— Дар?
— Да. Самый лучший на свете.
— Почему именно у тебя?
— Не знаю, судьба так распорядилась, — сделала круговое движение
рукой и синие капли послушным хороводом закружились в воздухе, — но
ничего прекраснее в своей жизни я не видела. И каждый раз
прикасаясь к нему, чувствую как душа петь начинает.
— Я тоже, — протянув пальчик, попробовала коснуться ближайшей
пульсирующей капельки. Та отпрянула в сторону, словно живая.
Замерла на долю мгновения, а потом, раскрывшись воронкой, ринулась
обратно. Дэниэль испуганно отдернула руку в сторону.
— Ее не надо бояться! Она не сделает ничего плохого, — смех сестры
хрустальным колокольчиком пронесся над маленькой поляной, которую
так любили сестры. Приходили сюда, в это уединенное место, и
Тамилла показывала синие искорки, — Надо принять и отпустить, и
тогда она сама пойдет за тобой.
— И за мной пойдет? — в голосе девочки звенела отчаянная
надежда.
— И за тобой, — старшая сестра кивнула, погладив ее по русой
макушке, — я почувствовала его, когда мне исполнилось
тринадцать.
— Тринадцать, — лицо малышки расстроено вытянулось, — так долго.
Мне только девять!
— Не торопи время, Дэни, не торопи. Все должно идти своим
чередом.
— У меня тоже будет кобальт?
— Я не знаю, Солнышко, — честно ответила Тамилла, — может серебро,
может золото, а может и кобальт. Это не зависит от нас. Высшие силы
сами выбирают того, кто услышит Песнь Земли, и какой она будет —
тоже решают только они. Я могу сказать только одно: в тебе она есть
эта Песнь, пока еще спит, но я чувствую ее. Надо подождать. Ты и не
заметишь, как пролетит время. Когда придет первая кровь, ты
услышишь ее. Примешь, почувствуешь, впустишь в свое сердце, будешь
беречь, как величайшую драгоценность. И если сможешь удержать,
приручить, то она останется с тобой, если захочет. До дня Больших
Смотрин, и там уже покажешь ее остальным. И поверь мне, совершенно
не важно какая она будет: золотая или рубиновая. Главное, что она
есть.
Девочка насупилась. Она не хотела золота и серебра. Оно не манило
ее, не будоражило кровь. Ее тянуло к синему мерцающему чуду. К
кобальту.
— Как это было? — спросила она, хотя слыхала эту историю уже сотню
раз, и снова, как впервые, слушала нежный голос сестры, с мягкой
улыбкой принявшейся за повествование:
— Я почувствовала, как меня тянет в лес. В ту часть, где тропы
нехоженые, да болота раскинулись между зелеными рощами. Тянуло так,
будто свет не мил, будто сердце мое там. И я пошла. Сбежала ночью
из дома, в чем была. Длинной ночной рубашке, босая, с распущенными
косами. Бежала сквозь чащи непроходимые, по лугам заливным да по
просекам. Ноги сбивала в кровь, но боли не чувствовала, потому что
сердце вперед рвалось птицей раненой. Три дня блуждала по лесам,
ела ягоды дикие: малину лесную мелкую, морошку кислую, да воду из
студеных ручьев пила. А на четвертый день, еле держась на ногах,
вышла к Отрогу Белокаменному, тому, что отгораживает нашу долину от
Древнего Погоста. Пробралась между истертых временем камней и
очутилась на плато из белого камня, перед огромными вратами,
ведущими внутрь горы.
