Голод – это не просто пустота. Это тяжесть. Свинцовый слиток, влитый в желудок, который тянет тебя к земле, к грязи, к небытию. Он гудит в ушах монотонным, низким басом, заглушая все остальные звуки мира. Мысли становятся вязкими, короткими, как судороги. Выжить. Найти. Взять. Пятьсот рублей, найденные вчера на пыльном асфальте, были не спасением, а проклятием. Случайность, жестокая насмешка вселенной, бросившая мне кость, чтобы лишь раздразнить агонию. Я потратил их на черствый хлеб и бутылку воды, и это лишь отсрочило приговор, сделав его ожидание еще более мучительным.
Но что, если не случайность?
Эта мысль, тонкая, как лезвие, резала туман истощения. За миг до того, как мой взгляд упал на смятую купюру, я не просто хотел есть. Я *требовал*. Я закрыл глаза, и вся моя сущность, всё мое отчаяние, вся моя ненависть к тем, кто низвел меня до этого состояния – к Кураторам, к их безликой, всепроникающей системе – сжалась в один-единственный, беззвучный вопль, обращенный в никуда. *Дай мне*. И ничто ответило.
Или мне так показалось. Мозг, отравленный кетонами, способен на любые фокусы. Он может рисовать оазисы в пустыне и находить смысл в хаосе кофейной гущи. Я, Павел, бывший преподаватель философии, специалист по онтологическим парадоксам, лучше других знал, как легко сознание обманывает само себя, выстраивая причинно-следственные связи там, где их нет. Post hoc ergo propter hoc. После этого – значит вследствие этого. Классическая ошибка.
Но я должен был знать. Я должен был проверить. Потому что если это не ошибка, если тот миг был не бредом, а актом творения… тогда все меняется. Не просто моя жизнь, но и сама структура реальности, какой я ее знал.
Мой взгляд зацепился за вывеску на противоположной стороне улицы. Неоновые буквы, часть из которых перегорела, складывались в слово «Х…МЕРА». Кафе. Дешевая забегаловка, судя по мутным окнам и облупившейся краске. Запах прогорклого масла и вчерашнего супа доносился даже сюда, смешиваясь с выхлопами и городской сыростью. Идеальное место. Достаточно людное, чтобы затеряться, достаточно убогое, чтобы мое рванье не вызвало подозрений.
Эксперимент должен быть чистым. Не просто найти деньги. Это слишком просто для совпадения. Нужно нечто конкретное. Специфичное до мелочей. Я заставил себя сформулировать заказ, мысленную заявку во вселенскую пустоту. Горячий борщ. Густой, наваристый, с куском разваренного мяса. Ложка сметаны, белым островком тающая в багровом море. И ломоть черного хлеба, настоящего, с плотным мякишем и твердой коркой. Не буханка из супермаркета, а именно такой, как пекла бабушка. И стакан крепкого черного чая, обжигающего, без сахара.
Вот он, мой запрос. Конкретный. Недвусмысленный. И главное условие – я не должен за него платить. Ни копейки. Еда должна прийти ко мне сама. Через волю другого человека, через ошибку в счете, через пожар на кухне и всеобщую панику – неважно. Механизм вторичен. Важен результат.
Перейдя дорогу на дрожащих ногах, я толкнул скрипучую дверь. Внутри было сумрачно и тесно. Воздух, казалось, можно было резать ножом. За стойкой, протирая стакан несвежей тряпкой, стояла грузная женщина с лицом, похожим на печеное яблоко – такое же морщинистое и недовольное. Несколько столиков были заняты. Двое рабочих в замасленных спецовках, молча хлебающих что-то из мисок. Старик, похожий на спившегося профессора, читающий газету сквозь толстые линзы очков. И в углу, спиной ко мне, сидел мужчина в сером плаще. Он не ел, просто смотрел в окно. Что-то в его неподвижной фигуре заставило меня напрячься. Один из них? Один из псов Кураторов? Маловероятно. Они предпочитают действовать тоньше, но паранойя уже давно стала моей второй кожей.
