Сначала пришёл запах пепла. Он всегда просачивался первым – до звуков, до света, до воспоминаний о снах. Горький, сухой, тёплый и родной. Вулканический пепел отличался от обычного пепла, оставляемого все поедающим огнем. Он был более терпкий, более насыщенный. Калиста медленно приоткрыла глаза, прислушиваясь к утренним шорохам кратера. Тихий треск, легкий скрежет и негромкое пение пролетающих мимо птиц.
Снаружи дышала земля. Это дыхание было едва уловимым – дрожь в воздухе, теплая пульсация под ступнями, слабое шипенье, когда росинки испарялись с камней.
Тонкие лучи света проникали сквозь щели в навесе, сотканном из застывшего лавового стекла и пёстрой ткани. Над ней свисали сухие травы, обереги и ленты с молитвами – всё, что должно было защищать от дурных духов и плохих снов. Но духи, если и были здесь, давно перестали казаться злонамеренными. Они просто… были. Как жара. Как вулкан под ногами.
– Калиста! – оклик прозвучал резко и близко. Рун, ее отец, нередко просыпался раньше дочери и обычно очень наигранно ворчал, по поводу ее долгого сна, – Ты проспала утренний жар!
Девушка села, откидывая в сторону легкое одеяло, под которым ночью пряталась от прохладного воздуха, протирая глаза, и не сразу поняла, что в жилище уже светло. Ветерок с запахом серы коснулся её щёк – предвестник зноя, который каждое утро просыпался вместе с кратером. Серые бусины на входе покачнулись, начиная звенеть.
– Я не спала, – соврала она, потянувшись. – Просто лежала с закрытыми глазами.
Рун фыркнул. Его ноги – босые и закопчённые – оставили следы на глиняном полу, когда он вышел обратно на улицу. Калиста, лениво нацепив по верх молочной рубахи зеленое льняное платье, последовала за ним. Солнечный свет ослепил её на миг, и она зажмурилась, чувствуя, как от камней поднимается знакомое дыхание земли. Небо окрасилось в тускло-золотой, с проблесками медного света и багряными тенями, будто солнце не поднималось, а вырастало из глубины земли, едва касаясь мира своей медной ладонью.
Ашхейм – их родина, их ловушка, их крепость – не знала понятий “утро” и “вечер” в привычном смысле. Здесь время определялось по жару. Утренний – мягкий и терпимый, когда можно было собирать воду в углублениях скал. Полуденный – невыносимый. Вечерний – тревожный, когда над кратером поднималась мгла, а в темноте просыпались те, кого даже старейшины боялись называть.
Сладко потянувшись, Калиста окинула теплым взглядом свою деревушку. Большой кратер, от некогда великого вулкана, заставлен небольшими деревянными домиками. Люди, словно насекомые, суетливо носились по узким улочкам. Кто-то нес подношения к статуе их бога, кто-то шел к главному залу, дабы позавтракать, кто-то учил детей балансировать на скользких каменных плитах, чтобы с юных лет они чувствовали дыхание земли – будто бы и вправду можно подружиться с вулканом, если лишь знать, как правильно на него ступать. Над крышами, обмотанными в шкуру горного зверя и отполированными пеплом, вился дым: то ли от завтраков, то ли от ароматических трав, призванных умиротворить духов. А где-то, у подножия одного из склонов, где черный камень отдавал остатки ночного холода, слышался звон – кузнецы Ашхейма уже трудились, закаляя лезвия в пепельной воде.
Калиста сбежала босиком по ступеням, вырубленным прямо в скале, ощущая, как тёплая порода будит её тело, гонит остатки сна прочь. Найти среди жителей Ашхейма человека в обуви, практически невозможно. Практически все ходили босиком по теплым и горячим камням, но старейшины изредка носили кожаные ботинки, с меховым верхом и старыми рунными камнями для защиты.
– Калиста! – снова донёсся голос отца. Теперь он звал не раздражённо, а с оттенком настороженности.
