Гаубица тяжело ухнула с того берега. Вот первый снаряд, прорастая в жилах и кишках противным, стылым ревом, оборвался гулким разрывом где-то за склоном холма. Тут же заладил второй, третий. Снаряды уходили в перелет, ложась на самой окраине села.
– Повадился, гад, – сплюнув, тоскливо прокомментировал Попов. Никто ему не ответил. И так все знали про эту чертову гаубицу, которая не давала покоя ни днем ни ночью. По данным разведки, на правом берегу, в глубине позиций, километрах в трех выше переправы, располагался целый артдивизион противника. Место заняли идеальное – господствующая высота. Обстреливали немцы методично, по часам. Утром утюжили прибрежную пойму и подступы к реке, а ближе к вечеру принимались за дальнюю дорогу, входившую в село с северо-востока. Снарядов не жалели, использовали и гаубицы, и легкую артиллерию, но само село во время обстрелов старались не трогать. Кроме одного расчета. Как уже рассчитали в роте, судя по калибру, стрелял один и тот же расчет. Неугомонные оказались, сволочи: то средь бела дня, то в обед начнут палить. И все без разбору, что по позициям, что в село запустят свою смертоносную посылку. До невозможности обозлила всех в роте эта сволочная гаубица.
Очередной стодвадцатимиллиметровый «чемодан» угодил во двор ближней от берега, с правого края, хаты. Камышовую крышу точно ветром снесло. Тут же, разом, сложило вразлет от воронки саманные глиняные стены. Точно костяшки домино, упали друг на друга. Заодно силой взрыва вырвало несколько фруктовых деревьев.
– Вот гады, – выругался Зайченко. Увидев результаты попадания, он остановился и выпустил из рук бревно. Попов не удержал его в одиночку и уронил ствол на землю. Следом шли Бондарь с Аникиным. Они налетели на впереди идущих, с ходу шибанув Зайченко на манер тарана. Тот кувырнулся вперед, с матерной руганью покатившись вслед за упавшим бревном.
– Так тебе и надо, недотепа, – выругался Бондарь. – Нечего под ногами путаться.
– Так это… Богдан Николаич… – оправдываясь и отряхиваясь, поднялся Зайченко. – Вы ж видели, что эти фрицы творят. Прям по селу лупят, мать их.
– Слышь, Зайченко, – осадил его Аникин, – ты думаешь, один тут такой сердобольный, а остальным наплевать? Лучше умолкни. От истерики твоей толку мало. Лучше деревяшку свою в зубы хватай и бегом тащи к траншее. По ходу, они сейчас на позиции огонь перекинут.
– Так я понимаю, товарищ командир, – не унимался Зайченко, в то же время, уже отряхнувшись и не обращая внимания на матерящегося Попова, ловко подхватив уроненное бревно, – только жалко людей. Там же, в хатах этих, остались только деды древние да молодки несмышленые. А эти гады лупят по ним… У них че, и наводчиков нет?
– Ага, тебе бы только про молодок и думать. Да про таких, чтоб несмышленее были, – мрачно заметил Бондарь. – Когда несмышленые, так оно проще добиться от них чего хошь. Так, Зайченко?
– Да будет вам, Богдан Николаич, – запунцовел Зайченко.
– Давай двигай. Много рассуждаешь. С тобой мы ни черта не успеем. А нам до ночи нужно блиндаж сварганить, – сердито произнес Аникин.
На этот раз Зайченко не стал продолжать и молча потащил бревно с такой скоростью, что Попов едва за ним успевал.
Зайченко скатился в окоп с такой скоростью, как будто за ним гнались все черти ада. Прыгая, он чуть не сбил с ног Попова. Грохнувшись на ящик от снарядов, отирая пот грязным рукавом своей телогрейки, он шумно, с уфами, выдыхал воздух.
– Ты чего, очумел? – разразился бранью Бондарь. – Скачешь как сайгак.
– Че случилось-то? – отозвался Аникин, откладывая в сторону саперную лопатку. Он как раз доделал выступ бруствера.
