Хвост беспощадно коченел от холода, и лапы примерзали к
железному краю мусорного бака, но я не шевелилась. Замерла в
предвкушении, гипнотизируя голодным взглядом дверь с местами
вздувшейся и кое-где облупившейся серой краской.
Старенький светильник над козырьком изредка мигал, освещая
широкую каменную ступеньку и притоптанный грязный снег. До стены
соседнего здания свет не доставал и не тревожил темноту позднего
зимнего вечера, так надежно меня укрывающую.
За этой неприглядной дверью находился мой самый сладкий сон,
объедки которого по вторникам, четвергам и субботам — во время смен
лучшего человека на земле — попадали на мой праздничный стол. Там
находилась кухня одного довольно популярного ресторана. Самого
популярного на этой улице.
Где-то внизу, в снегу под баком, лениво переругивались местные
кошки. Это была их кормушка, пока о ней не узнала я. Теперь она
стала нашей, что блохастые мешки костей не сильно радовало, но
ничего изменить они не могли.
Я была сильнее и по законам животного мира имела право диктовать
свои правила.
Заветная дверь медленно открылась, и на мороз, зябко ежась в
тонкой форме официантки, выскользнула девушка.
— Кис-кис-кис, — по привычке позвала она, оглядываясь, потом
увидела блеск моих глаз и улыбнулась. — А, ты уже здесь.
— Р-р-ря! — гордо подтвердила, спрыгнув с бака. Входя в круг
света, я жадно принюхивалась к подносу, что держала в руках
девушка.
— Вот. — В снег рядом с каменной ступенькой встали три тарелки.
— Ешьте, посуду заберу минут через двадцать.
Я не понимала, зачем она это говорит, но на всякий случай
невнятно тявкнула, уже сунув нос в первую миску.
Ужин мой был вкусным, но скудным. Съесть все не позволяла
совесть и голодные взгляды, щекочущие спину. От миски оторвалась с
трудом, обернулась на бак, из-под которого на меня сверкали три
пары глаз, и махнула лапой.
— Вылезайте, недоразумения.
Разрешение кошки проигнорировали и бросились к еде, лишь когда я
отошла достаточно далеко. Остановившись в начале переулка, я
обернулась, прежде чем выбраться на улицу, и увидела, как они
жадно, с утробным рычанием заглатывают скромные подношения.
Замешкалась ненадолго, за что и поплатилась.
— Ты смотри!
Рядом со мной остановились три мальчишки. В человеческих
детенышах я совсем не разбиралась и не могла точно сказать, совсем
они мелкие или уже подростки, зато знала наверняка, что ничего
хорошего от них мне ждать не стоит. От центрального, самого
высокого, тощего и нескладного, с выглядывающими из-под шапки
светлыми волосами, пахло недобрыми намерениями. Угрозой.
— А если рыжую шерсть поджечь, она будет гореть ярче? —
задумчиво спросил сопливый пацан справа от опасного, с интересом
мясника разглядывая мою шубку и вытирая нос рукавом куртки.
Я оскалилась.
— Сейчас узнаем, — решил светленький и склонился ко мне с
жутковатой улыбкой. — Кис-кис-кис, уродина.
Предостерегающее шипение на него никак не подействовало, он даже
ни на мгновение не замедлился, продолжая склоняться надо мной, и я
побежала. Сорвалась с места, одним длинным прыжком оказавшись на
безопасном расстоянии.
Детеныши не растерялись и бросились следом.
Вечер был поздний, людей на улицах было мало, недостаточно,
чтобы замедлить их.
Я не могла бежать быстро, вынужденная внимательно следить, куда
прыгаю: состав, которым зимой посыпали улицы, разъедал подушечки на
лапах, раз прочувствуешь на себе — больше не сунешься.
Редкие прохожие ругались вслед мне и несущимся не глядя по
сторонам детенышам.
Долго так продолжаться не могло, мне нужно было укрытие, но
закоулки я игнорировала — не была уверена, что смогу найти там
спасение, зато точно знала, что выбраться на главную улицу уже не
успею.
