(19 век. Поезд по дороге в Чикаго.)
Я просыпаюсь от глубокого сна. И пытаюсь собраться с мыслями. Напротив меня сидит обеспокоенный пассажир.
– Мэм? Мэм! Что случилось? Вы в порядке? Я разговаривал с вами и вдруг вы упали как марионетка без ниточек.
«Марионетка без ниточек? Кто использует такие метафоры?», – подумала я.
– Я в порядке, просто голова немного кружится…
Я прихожу в себя и осматриваюсь. Я нахожусь в вагоне из красивого красного дерева с раздвижными дверьми, с кожаными коричневыми сидениями и тиснённым ковром. Я смотрю в окно и вижу серое от смога небо. Отсюда уже не так далеко от моего родного города с чистым воздухом.
– Извините, вы не ответили на мой вопрос. Как вас зовут?
– Эдит…, – промямлила я.
– А дальше? – не отставал он.
– Дотерив…, – растерянно ответила ему я.
– Эдит Дотерив из Метери, штат Луизианы… Ах! Только не говорите, что ваш отец владеет знаменитым поместьем Дотерив!
– Это не ваше дело! – вздёрнутый я носик и уставилась я окно.
– Это ваша шляпа? Какая она необычная! Вы купили её во время учёбы в Париже? Шляпы в Париже наверняка очень дорогие.
У моих ног стоит модный чемодан на нём лежит та самая шляпа, а на ней загадное письмо. Письмо уже вскрыто. Заинтересованная я беру его и хочу прочесть, как незнакомец снова прерывает меня.
– Что вы делаете в Чикаго, мисс Дотерив? Почему ваш отец отпустил вас одну?
– Моего отца нет в живых, – буркнула я.
Я пристально смотрю на него, надеясь, что он поймёт мой намёк и оставит меня в покое.
– О! Примите мои соболезнования.
Я ничего не отвечаю ему и опускаю глаза в письмо.
– Итак, зачем вы едете в Чикаго? – не отставал он.
Я игнорирую его, делая вид, что сосредоточена на письме, но он так назойлив, что я не могу разобрать ни слова.
– Дайте угадаю… Вы едите чтобы получить наследство? А может вы едете, чтобы выйти замуж? Ваш жених живёт в Чикаго?
– Я архитектор и еду на Всемирную выставку! – Начала уже вскипать я, – А теперь если вы не против я бы хотела заняться своими делами.
− У меня нет желания выслушивать его бесцеремонные догадки. Мой резкий ответ должен был заставить его замолчать, но он продолжает, как ни в чём ни бывало.
Его глаза вылезли на лоб: – Женщина-архитектор?!
Раздраженная я откладываю письмо в сторону.
– Что в этом удивительного? – выпрямилась я, смотря на него с призрением.
– Я… я просто… Считаю, что, если б ваш отец был жив…, – сказал ошеломлённый незнакомец дрожащим голосом. Он откашлялся и продолжил, – Он бы предпочёл, чтобы вы занимались семьёй, а не архитектурой. Все же… Архитектура – это мир мужчин, и женщинам лучше держаться этого подальше.
– И это мир для людей с мозгами… А вы в нём живёте, – промямлила я.
– Как вы смеете говорить такие вещи! И вы ещё смеете называть себя леди?!
Мужчина хмурится и поднимается. Кажется, он вынужден прочитать мне лекцию о правилах приличия. Он было открывает рот, но тут из-за тряски вагона, бьётся головой о люстру. Он меняется в лице и пытается скрыть своё лицо от смущения.
– Мой отец одобрил мой выбор стать архитектором. И поддерживал все годы моего обучения. Он был по истине дальновидным человеком. Такому недальновидному человеку, как вы, не стоит осуждать его мнение.
Я откидываюсь на спинку удобного кожаного сидения и снова небрежно разворачиваю письмо. Мужчина слишком ошеломлён, чтобы возразить. Он, спотыкаясь выходит из вагона с удручённым видом.
«Наконец-то можно спокойно прочесть письмо,» – вздохнула я с облегчением.
Я возвращаюсь к письму. В тонком конверте лежит лист светло-жёлтой бумаги с изображением голубя. От него исходит слабый запах чернил. Развернув лист, я вижу строчки, написанные красивым подчерком.
«Дорогая Эдит!
Как поживаешь? Париж всё ещё полон копоти и дыма?
