Сердце дарит свет
Что такое свет? Она помнила, как солнечный зайчик на ковре медленно полз от одного края к другому. Родители были на работе, а она надеялась пережить слабость и как-то выпить кружку бульона после высокой температуры. Тогда она не могла представить, что когда-то окажется в мире, где солнечного света нет. Только тьма. В памяти остались воспоминания, но с возрастом они размываются, их становится меньше, они сливаются в единый калейдоскоп сожалений.
После длительного обучения, защиты диссертаций и постоянного крика с трибун о разрушении мира, она заработала репутацию, из-за которой сидит здесь, перед столом с пробирками, совсем одна. Она знает, что такое настоящий свет: 43% видимого света, 49% инфракрасного излучения, 8% ультрафиолета. И помнит угол падения лучей в 57 градусов, оптимальный для фотосинтеза большинства сельскохозяйственных культур. Но когда закрывала глаза, все данные и факты не могут вернуть того ощущения, когда видишь свет в каплях росы на паутине во дворе рано утром, когда родители были еще живы и находились неподалеку от нее, следили, чтобы она не упала, не поранилась и не простыла снова. Чувство тепла, которое разливалось по коже, когда лежишь на траве в летний зной, ─ его не вернуть.
Воздух наполнен резким запахом спирта от дезинфекторов, кисловатыми ароматами брожения и гниения, а на языке ─ металлический привкус от кровоточащей десны. Она провела пальцем по пыльной поверхности биореактора, оставив блестящую полосу. Единственное дитя, которое она смогла обрести за пятьдесят лет.
─ Всего 0,3%…, ─ шепотом прочитала она данные на мерцающем дисплее.
Запотевшее стекло, протертое рукавом, открывало вид на город, застывший в вечных сумерках. Улицы тонули в синеватом мерцании редких биолюминесцентных фонарей. Их свет, тусклый и неровный, дрожал, вызывая боль в глазах. Между ними оставались островки непроглядной тьмы. Дома стояли, как слепые великаны, с окнами, заклеенными плёнкой и тряпьём. Стёкла были мутными, покрытыми слоем вечной копоти, и за ними не горели огни. Только изредка мелькали слабые отсветы, может быть свечи или же дрожащие экраны аварийных панелей.
А дальше, за крышами, вырисовывались угрюмые очертания ГеоТЭС-3. Трубы, чёрные и корявые, непрерывно дымились, клубы густого пара смешивались с низкими облаками, что было частью ночного неба. Станция не затихала никогда ─ гул механизмов доносился сквозь стёкла, глухой, назойливый, как чей-то храп.
Она прижала ладонь к холодному стеклу. Кончики пальцев побелели. Где-то там, в секторе Д, за лабиринтом кривых переулков и облупленных стен, дети. В темноте. Их частое дыхание сплетается в тихий хор. Их руки, сжатые в кулаки, дрожат от холода. Их глаза вглядываются в черноту, отчаянно ища хоть что-то знакомое. Но там лишь тьма. И предательский шепот голода.
Дверь содрогнулась от резкого толчка, распахнувшись с пронзительным скрипом ржавых петель. В проеме, окутанный сизым паром, замер Марк. Мертвенный свет лампы в его дрожащей руке выхватывал из темноты впалые щеки и запавшие глаза с фиолетовыми тенями под ними. Синеватый отсвет скользил по острым скулам, превращая лицо в маску из теней и болезненного мерцания. Капли влаги медленно сползали по его плащу ─ то ли дождь снаружи, то ли конденсат из разваливающейся вентиляции. Каждая капля оставляла за собой мокрый след на полиэтиленовой ткани, переработанной уже в который раз, ветхой и покрытой заплатками. Плащ шелестел при каждом движении.
─ Опять отключили энергию, ─ сказал он механически, словно включили запись на старом диктофоне. Без интонаций, без эмоций. Только факт. ─ В секторе Н температура упала до +3. Через час начнется нормирование продуктов.
