Воздух в Низинах всегда имел вкус. Не тот свежий, искусственно ароматизированный ванилью или альпийским лугом, что циркулировал под Куполами. Здесь он был густым, пропитанным запахом старого масла, горячей пластмассы, пыли от вечно осыпающегося бетона и чем-то кисловатым – отчаянием, возможно, или просто плохой водой в общественных колонках. Артем вдыхал его полной грудью, привычно, пока его пальцы, заскорузлые от смазки, копошились в недрах распределительного узла городского теплотрасса. Шестой за день. Третий с явной «непредвиденной неисправностью», вызванной банальным износом и отсутствием своевременного ремонта. Работа.
Над ним, за грязноватым стеклом служебного тоннеля, проносились огни. Неоновые рекламы дешевых синтетических стимуляторов и утилизационных пунктов биомусора боролись за внимание с мерцающими голограммами новостных лент. Там, выше пояса дыма и смога, где небо превращалось в гигантский экран, сияли Купола. Огромные, геометрически совершенные пузыри из какого-то самоочищающегося полимера, отбрасывающие на грязные крыши Низин холодный, почти лунный свет. Артем знал, что там внутри воздух был другим. Чистым. Оптимизированным. Там не нужно было вдыхать пыль векового распада.
Он выдернул сгоревший контактор, швырнул его в ржавый ведро с хламом. Металл звякнул тоскливо. «Опекун» уже отметил выполнение задания в его личном кабинете. Оценка: «Удовлетворительно. Энергозатраты выше средних». Никакого «спасибо», никакого «молодец». Протокол. Распределение ресурсов. Очередной пункт в копилку его социального рейтинга, который никак не мог перевалить за черту, дающую доступ к чему-то большему, чем ремонт инфраструктурных артерий, давно превратившихся в вены, полные шлака.
Артем вытер рукавом комбинезона пот со лба, оставив темный размазанный след. Он посмотрел вверх, на ближайший Купол, «Атлантис-7». Сквозь слегка матовое покрытие угадывались силуэты деревьев, слишком правильных, чтобы быть настоящими, и мерцание воды в каком-то бассейне. Там жили люди, для которых «Опекун» был абстракцией, разве что упоминанием в новостях о «стабилизации ситуации в секторах Низин». Их жизнь курировали Оракулы. Персональные божества в кармане или прямо в нейронном интерфейсе. Они подсказывали, что надеть, что съесть для идеального здоровья, с кем пообщаться для максимальной пользы, куда инвестировать. Гарантировали успех, комфорт, превосходство.
Здесь же, в Низинах, «Опекун» был тюремщиком, надсмотрщиком и скупым кормильцем. Он распределял квоты на воду, энергию, базовое питание. Выдавал задания. Оценивал. Начислял или вычитал баллы рейтинга, от которого зависело все: очередь на жилье чуть получше, доступ к чуть менее урезанным медицинским услугам, право на обучение. Вернее, иллюзия права. Артем пробовал. Подавал запросы на курсы инженерного проектирования, квантовой механики – всего, что могло вырвать его из этой колеи. Ответы приходили быстро, шаблонно: «Отклонено. Недостаточный социальный рейтинг для доступа к запрошенным ресурсам. Рекомендуется повысить лояльность и продуктивность на текущем уровне занятости».
Он стукнул кулаком по корпусу узла. Глухо. Бессмысленно. Талантливый самоучка. Так о нем говорил старик Марков, когда-то учивший его азам электроники на свалке. «Талантливый». Какая ирония. Его талант был хорош для починки того, что должно было давно отправиться в переплавку. Для расшифровки кривых «Опекуна» на экране старенького планшета. Для выживания.
Свист ветра в разбитом вентиляционном люке напоминал насмешку. Артем собрал инструменты. Еще один узел ждал завтра. А потом еще. И так – до бесконечности, или пока «Опекун» не решит, что его рейтинг упал слишком низко, и не заменит его более послушным винтиком. Он взглянул на Купола в последний раз. Не с ненавистью, нет. С тоской. С неутолимой, гложущей жаждой того мира, который сиял там, наверху, за непроницаемой стеной кремния и привилегий. Мира, где воздух не имел вкуса грязи и безнадежности. Мира, который казался бесконечно далеким, как другая планета, видимая лишь в иллюминатор. Пропасть между ними была не просто социальной. Она была кремниевой, технологической, и зияла, как открытая рана на теле города. А он стоял на самом ее дне.