Я куда-то бежал, спотыкался, вставал
и бежал снова. За мной гнались. Я не знал кто, но чувствовал это
каждой частичкой тела. Мне было страшно. Страх липкими руками
охватывал тело, ползя по позвоночнику, сжимал горло, не давая
вырваться ни единому звуку.
Липким был не только страх. Я
посмотрел на свои руки, в темноте невозможно было ничего четко
разобрать, но я чувствовал, что у меня все руки в крови. За два
квартала до этого я выкинул нож в урну. Не помню, как он у меня
оказался, почему я окровавлен, сделал это я или со мной, но страх
гонит меня по улицам города. Я бегу и понимаю, что это истинное
наслаждение – упиваться страхом, подпитываться им,
наслаждаться.
В холодном поту я просыпаюсь. Сердце
колотится неимоверно быстро. Уже неделю мне снятся кошмары, где я
весь перемазан в крови и бегу по улицам города. С каждым сном я
знаю, что преследователи все ближе. Еще немного, и они меня
догонят. И тогда я буду по-настоящему счастлив, потому что эта игра
закончится.
Я посмотрел в окно. Тяжелые капли
дождя с грохотом падали на железный козырек, с каждым ударом
задевая все струны моих натянутых нервов. Дождь лил уже три дня без
остановки, и многие начинали шутить про потоп, Ноя и кару божью.
Одни начинали бояться, другие зарабатывали на зонтиках, я же
относился ни к кому из них просто потому, что мне было все равно.
Льет дождь или светит солнце – моя жизнь от этого не изменится.
Будильник прозвенит в 7:00, я встану, включу кофе-машину, сделаю
ровно шесть бутербродов с ветчиной, разложу их по пакетам и пойду
будить семью. Дальше работа, магазин, дом. В выходные – боулинг с
соседом. Нужно не забыть попросить его отдать газонокосилку, но все
как-то неудобно.
– Адам! – голос жены вывел меня из
задумчивости. – Где мой бутерброд с арахисовым маслом?
Черт, сделать бутерброды всем детям
и забыть про один единственный для жены – нехорошее начало дня.
– Сейчас будет готов, дорогая.
В кухню вошла Лора в толстом
махровом халате с не менее толстым полотенцем, обмотанным вокруг
головы. Она сдернула его и запрокинула голову, растрясая спутанные
волосы по плечам. Когда-то это заводило меня, но сейчас больше
вызывало желание дать ей расческу.
– Вот, – я протянул тарелку с
тостом, густо обмазанным ореховой пастой.
– Много, – жена взяла тост и
обмакнула палец в стекающую с него пасту, – я же просила тебя
делать ровно столько, чтобы можно было съесть за один раз.
– Прости, – я подошел и чмокнул жену
в макушку. Она отмахнулась от меня, но тут же подставила жирные от
пасты губы для поцелуя. – Где Оливия?
Я быстро вернулся к кухонному столу,
протер его тряпкой и стал складывать бумажные пакеты. Наверху
послышалась возня и, толкая друг друга, с лестницы спустились дочь
и сын.
– Быстро ешьте и собирайтесь, иначе
опоздаете в школу, а ваш папа на работу, – поторопила их Лора.
Оливия подбежала к холодильнику,
достала огромную бутылку молока, поставила на стол и стала
откручивать крышку. Маркус уже притащил две тарелки и насыпал в них
хлопья. Держа двумя руками бутылку, Оливия стала наклонять ее над
тарелкой. Но бутылка оказалась сильнее шестилетней девочки и
потянула ее за собой. С чавканьем на пол упали оба. Оливия смешно
барахталась, разводя руками по растекшемуся молоку. Маркус сначала
замер, а потом во весь голос стал смеяться, за что тут же получил
оплеуху от матери.
– Это не смешно, Маркус. А ты,
Оливия, безрукая девчонка, не можешь поднять бутылку – не
берись.
– Успокойся, – я поднял дочь на ноги
и оценил размер ущерба.
Молоко продолжало волнами
выплескиваться из бутылки, полкухни было залито, а одежда Оливии
была полностью мокрая. Дочь вытирала мокрыми руками липкую юбочку,
на глазах начали появляться слезы.
