Пламя факела колыхнулось, выхватив из темноты лежащее на скамье
тело.
Обнаженное мужское тело.
Я ойкнула, тут же прикрыла рот ладонью. Заставила себя
выпрямиться, натянув на лицо непроницаемую маску. Служительнице
пресветлого Фейнрита не к лицу смущаться перед рабом Алайруса. Даже
если щеки горят так, что, наверное, могут осветить камеру поярче
факела — я сильнее приспешника темного бога, а низменным помыслам
сейчас и вовсе нет места.
Стражник шагнул вперед, приблизившись к узнику. Факел, словно
издеваясь, высвечивал то перевитое мышцами плечо, то упругие
ягодицы. Во рту пересохло, и перестало хватать воздуха. Я
уставилась в стену прямо перед собой — но она тонула во мраке, и
взгляд сам собой устремился вниз.
Стражник подошел ближе, осветив темного целиком. Отчаянно
стыдясь саму себя, я уставилась на него и снова едва не вскрикнула.
На спине живого места не было — вспоротая кнутом кожа чередовалась
с ожогами.
«Он некромант, — напомнила я себе. — Он это заслужил».
Только дышать стало еще труднее — и сейчас вовсе не потому, что
я впервые видела нагого мужчину.
— Прикройся, паскудник, — гаркнул стражник.
Узник поднял голову, длинные черные волосы упали на лицо.
— Зачем? — голос был хриплым, точно карканье ворона. — Вы так
старательно меня раздевали!
— Прикройся, — повторил стражник.
Он подобрал с пола и швырнул в черного ком тряпья. Тот
вздрогнул, когда ткань упала на обнаженную спину, по телу пробежала
судорога, но только неровный вздох выдал, что ему больно.
Сквозь гриву спутанных волос блеснули глаза.
— Неужели пресветлую сестру так смущает мой голый зад?
Я хватанула ртом воздух, судорожно подыскивая подходящий
ответ.
— Ох, как я мог подумать так плохо о юной и чистой деве? —
ухмыльнулся узник. — Конечно же, ее смущают раны, что нанесли мне
ее братья ради моего же блага!
Стражник вздернул его за волосы, глухой стон сменился вскриком,
когда кулак врезался узнику в лицо.
— Да я тебя…
— Хватит! — воскликнула я. Стражник выпустил узника, я
решительно шагнула вперед, встав между ним и черным. — Вы! — Я
ткнула стражника в грудь. — Оставьте нас. Пусть остается как хочет.
Исповедь не требует одежды.
В конце концов, какова цена принесенных обетов, если меня может
смутить полуживой смертник? Я должна быть выше любых низменных
чувств. Любых.
— Но сестра… — начал было стражник.
— Речь идет о душе этого человека, и в сравнении с ее спасением
голые телеса…
— Даже если это первые голые мужские телеса, которые ты видишь,
сестра? — смех черного, хриплый и страшный, хлестнул, точно
плеть.
Я стиснула зубы. Каков бы ни был этот человек, речь идет о
спасении души. Моей гордыне здесь не место.
Стражник отодвинул меня, точно куклу. Ударил черного. В этот раз
узник не вскрикнул.
— Довольно! — Я схватила стражника за плечо, оттаскивая. — Я
сказала, оставьте нас!
— Зря вы, сестра. Он под пыткой глумился над нами, и над вашим
добросердечием только поглумится. — Брезгливо скривившись, страж
обтер кулак о накидку, прикрывавшую кольчугу.
Я вскинула голову.
— Я пришла сюда исполнить свой долг, и я его исполню.
Стражник усмехнулся. «Пой птичка, пой. Посмотрим, надолго ли
хватит твоего рвения», — было написано у него на лице. Я изобразила
самое непреклонное выражение, на которое только была способна. Да,
я совсем недавно приняла посвящение, и этого человека должна была
исповедовать сестра Елена. Но она заболела, а матушка Епифания
велела идти мне. «Чем раньше ты увидишь зло во всей его
неприглядности, тем лучше,» — сказала она.
Этот человек был воплощенным злом, но сейчас мне хотелось
ударить стражника, а не его.
— Что ж, воля ваша. Стучите, если что. — Он воткнул факел в
крепление на стене.
Скрипнули петли, стукнула дверь. Я осталась наедине с
узником.
