1978 год
Красный шарик был самым ярким, что Анечка когда-либо видела. Он был ярче маминого платья, ярче ягод брусники на лесной опушке и даже ярче пожарной машины, проезжавшей однажды через их деревню. Он натужно рвался вверх, натянутая нитка резала маленькие пальцы, и от этого он казался живым, нетерпеливым существом, мечтающим о небе.
День был солнечным и ленивым. Воздух пах нагретой сосновой хвоей и полевыми цветами. Анечка, смеясь, бежала по лугу, а шарик плыл за ней, как верный красный пес. Она отпустила нитку на мгновение, чтобы сорвать ромашку, и в этот самый миг коварный порыв ветра подхватил ее алую радость.
– Ой! – вырвалось у нее.
Шарик, освободившись, взмыл вверх, качнулся раз, другой и плавно поплыл не в бескрайнюю синеву, а в сторону темной полосы леса, за которой начинались Тороксанские топи. Он двигался так, будто его тянула невидимая рука.
– Мама! – крикнула Анечка, но мама ушла в дом за молоком и не слышала.
Не раздумывая, она бросилась вдогонку. Ноги несли ее через высокую траву, мимо колючих кустов, прямо к границе леса. Шарик не поднимался выше, он летел впереди, метрах в десяти, дразня и маня за собой. Вот он миновал первые кривые березы, юркнул за ствол замшелой сосны. Анечка, не сбавляя бега, нырнула под низкие еловые лапы.
Здесь, в тени деревьев, стало прохладно и сыро. Солнечный свет едва пробивался сквозь густую хвою, ложась на мох редкими, дрожащими пятнами. Запахло по-другому – влажной землей, гниющей листвой и еще чем-то тяжелым, застойным. Под ногами захлюпало. Красный шарик висел совсем низко, почти касаясь бурых кочек, покрытых багровыми ягодами клюквы.
И тут с топей пополз туман. Белый, густой, неестественно быстрый для такого ясного дня. Он не стелился по земле, а клубился, поднимаясь плотной стеной, съедая деревья и звуки. Через мгновение шарик скрылся в его молочной пелене.
Анечка остановилась на краю трясины, маленькая и растерянная. Страх, холодный и липкий, впервые коснулся ее. Она уже собиралась разреветься и побежать обратно, когда из самой глубины тумана донесся знакомый, родной голос.
– Анечка! Доченька, иди сюда! Я его поймала!
Это была мама. Ее голос, до последней нотки. Такой же ласковый, зовущий.
– Мама? – неуверенно спросила девочка, вглядываясь в белую мглу. – Ты где?
– Здесь я, солнышко, прямо тут! – ответил голос из тумана, совсем близко. – Шарик у меня. Иди ко мне, не бойся.
Сомнения испарились. Мама была рядом. Анечка улыбнулась и, не видя ничего перед собой, сделала уверенный шаг вперед, на мягкий, пружинящий мох. Нога мгновенно ушла в холодную, жирную жижу по самое колено. Она вскрикнула от неожиданности и боли, но голос продолжал звать, теперь еще нежнее, еще настойчивее.
– Иди ко мне, моя хорошая. Еще шажок. Я тебя жду.
Она сделала еще один шаг. И топь, беззвучно и равнодушно, приняла ее в свои объятия. Последним, что она увидела, был мелькнувший в разрыве тумана ярко-красный бок воздушного шарика, медленно погружающийся в черную воду.
2025 год
Старенький УАЗ-"буханка" стонал, как умирающий зверь. Каждой деталью своего измученного кузова он протестовал против дороги, если этот разбитый лесовозный след вообще можно было так назвать. Колеса вязли в рыжей жиже, ветки скребли по бокам с упорством когтей, а салон сотрясала такая тряска, что зубы отстукивали нервную, рваную дробь. Уже третий час они ползли сквозь бесконечный, угрюмый карельский лес, и казалось, что цивилизация осталась не просто в сотнях километров позади – она осталась в другой, параллельной вселенной.
Артём, сидевший рядом с водителем, вцепился в поручень и неотрывно смотрел вперед, пытаясь разглядеть хоть какой-то просвет в плотной стене елей. На его коленях лежал планшет с картой, но спутниковый сигнал давно умер, и теперь на экране застыла лишь сиротливая точка посреди бескрайнего зеленого пятна. Как руководитель экспедиции, он чувствовал, как ответственность давит на плечи тяжелее, чем рюкзак с оборудованием. Он сам выбрал это место – Тороксанские топи, одно из самых малоизученных торфяных болот на Северо-Западе. Уникальные образцы, прорывная диссертация, грант… В университете это звучало как план, здесь – как самонадеянная глупость.
