Deep
.
Я бегу по узкому перешейку, соединяющему остальной остров с утесом, на вершине которого выстроен маяк, неприступный, словно средневековая крепость. Луч света бьет в спину, вырывает из мрака рифленые камни под ногами и гладкое, невозмутимое полотнище моря, обступающее полоску суши со всех сторон. Море так спокойно, что кажется ненастоящим, нарисованным.
Стоит полный штиль. Накрапывает мелкий дождь – и капли расцветают на водной глади черными струпьями.
Я оборачиваюсь, и вспышка маячного фонаря жалит глаза. Я прикрываю веки, проводя несколько мгновений в кромешной темноте, успокаивая дыхание и лихорадочный пульс. По гальке не шуршат чужие шаги. Никто меня не преследует. Вокруг царит тишина – зловещая, напряженная, как перед началом бури.
Я все равно никуда не денусь с этого острова.
Я все равно никуда не денусь от них.
От него.
Он тут как тут. Я не понимаю, откуда он взялся, ведь минуту назад на перешейке я была совсем одна. Не из моря же он вышел? Впрочем, это вполне в его духе. Я не раз видела его – и ночью, и днем, застывшим у самой кромки воды, неподвижно как статуя. Его веки были плотно зажмурены, голова склонена к плечу, будто он прислушивается, силясь разобрать песню сирен в шепоте волн. И только его длинные волосы шевелились от ветра, как водоросли под водой. Он и сейчас стоит в той же позе – расслабленной, почти небрежной, руки в карманах, босые ступни белые-белые на черных камнях, а глаза – я давно заметила, что он никогда не моргает – пристально сканируют мое лицо.
– Слышишь? – спрашивает он.
– Что? – роняю я, рефлекторно отступая назад. Страх свивается клубком где-то в районе живота. Я чувствую себя загнанной в угол, и его улыбка – легкая, мимолетно мелькающая на губах, больше не приносит облегчения. Она зловещая в темноте, когда мы один на один, а вокруг только камни и тихие волны.
Что я должна слышать?! – хочется воскликнуть мне, но слова застревают в горле. Я нервно сглатываю, силясь протолкнуть ком. Слюна во рту ощущается солоноватой, как морская вода, словно море уже проникло внутрь, наполнило собой все мое существо, каждую клеточку тела. Кажется, даже кожа уже приобрела характерный гнилостно-рыбный запах. Как у него.
Я слышу.
Зов – не снаружи, а раздающийся где-то в черепной коробке, по спирали кружащийся по стенкам ушных раковин. Я трясу головой, зажимаю уши руками, но не могу его прогнать. Зов нарастает. Зов, и гул, низкочастотный, как от трансформаторной будки, запрятанной где-то в глубине темных вод.
– Вот, – удовлетворенно говорит он, – теперь слышишь.
Я перевожу взгляд на его протянутую ладонь, а после, сдавшись, вкладываю в нее свою кисть. Его руки очень холодные, а кожа будто влажная – не из-за дождя, а всегда. Я старалась этого не замечать – того, сколько в нем нечеловеческого, странного, вызывающего отторжение, противного логике, но мозг больше не способен строить бастионы отрицания. Все щиты пали.
Он ведет меня к кромке прибоя, терпеливо ждет, пока я сниму обувь, следуя его примеру, и вместе мы вступаем в воду. Камни ранят босые ступни. Волны неспешно облизывают щиколотки, затем икры, утяжеляют подол юбки, принимают тело в свои объятия. Я не чувствую холода, лишь странный трепет. Предвкушение и азарт. Нет, я не убегала. Я целенаправленно двигалась навстречу своей судьбе, своей инициации, своему перерождению.
– Время пришло, сестра, – шепчет он.
Сестра – горько повторяю я про себя, испытав короткий укол обиды. Он говорил, что я буду его избранницей, его пророком, его вечной супругой, его апостолом… выходит, просто «сестрой». Но все это нагромождение слов больше не имеет значения. Все свершилось, как это ни называй. Я здесь, с ним, по грудь в ледяной воде, а не кто-то другой. Он выбрал меня. Он приведет меня к свету истины. Он даст мне все, что обещал, пусть я и не готова понять глубину его замысла. Я всецело ему доверяю – его убаюкивающему голосу, его жестким пальцам, сжимающим мою руку. Его ладони, что давит на голову, заставляя пригнуться, нырнуть.
