Город забывал себя.
Улицы теряли названия, как старики – воспоминания. Вывески облезали, буквы отваливались по одной, оставляя на стенах бессмысленные узоры. Брусчатка под ногами Веры была стерта до гладкости, будто по ней века ходили одни и те же люди, не оставляя ничего, кроме призрачных следов. Она шла, и её шаги не отдавались эхом. Никто не оборачивался. Никто не видел.
Ветер шевелил её платье – когда-то синее, теперь выцветшее до бледно-серого, как страница, оставленная под дождём. Она провела пальцами по стене, и под её прикосновением проступили слова:
– Кто ты?
Буквы были неровными, будто их выцарапал кто-то торопящийся или испуганный. Вера задержала взгляд на них, пытаясь вспомнить, писала ли это она сама. Но память была дырявой, как старый мешок – что-то удерживалось внутри, а что-то высыпалось безвозвратно.
На углу стоял Странник без лица.
Его силуэт был знакомым до боли – такой же наклон головы, та же привычка поджимать губы, когда он задумывался. Но на месте лица у него была маска. Её маска. Тонкая, гипсовая, с трещиной у левого виска – точно такой она разбила её в детстве, упав с качелей.
Вера замерла.
– Ты… – начала она, но голос сорвался в шёпот.
Странник повернулся. Пустота под маской смотрела сквозь неё.
– Простите, мы знакомы? – спросил он вежливо, и в его интонации не было ни капли узнавания.
Она хотела ответить, но язык будто прилип к нёбу. Вместо этого её рука сама потянулась к его лицу – может быть, сорвать маску, может быть, прикоснуться, чтобы убедиться, что он настоящий. Но в последний момент она остановилась.
Что, если под ней ничего нет?
Странник ждал, слегка склонив голову, как человек, застигнутый чужим безумием врасплох. Потом, не дождавшись ответа, развернулся и пошёл прочь, его пальцы нервно постукивали по шву плаща. Вера смотрела ему вслед, пока он не растворился в толпе – такой же безымянной, как он сам.
На стене рядом проступила новая надпись:
– Ты уже уходишь?
Она не ответила.
Капитан Корректоров нашёл её у Старого Фонтана – вернее, того, что от него осталось. Мраморные чаши давно треснули, вода ушла в землю, оставив после себя лишь налёт ржавчины на камнях. Вера сидела на краю, глядя в пустую глубину, где когда-то плескались отражения.
– Я знал, что ты здесь, – сказал Лев.
Его голос был низким, с хрипотцой – как будто он слишком долго молчал перед этим. Вера не обернулась. Она знала, что увидит: высокую фигуру в чёрном мундире, зеркальные шары вместо глаз, меч памяти на поясе – тонкий, как лезвие бритвы, отполированный до ослепительного блеска.
– Ты следишь за мной? – спросила она.
– Это моя работа.
– Твоя работа – стирать тех, кто выходит за рамки.
– Стирать. – Он усмехнулся. – Какое громкое слово для того, что происходит на самом деле. Мы не стираем. Мы… архивируем.
Он сделал шаг ближе, и Вера наконец подняла голову. В зеркальных глазах-шарах отражалась не она – а тысячи её отражений, тысячи возможных Вер, какими они могли бы стать. Одна – в белом платье, с короной из страниц на голове. Другая – в чёрном, с пустыми глазницами. Третья – просто силуэт, почти прозрачный, как будто её уже не существовало.
– Ты видишь это? – спросил Лев, указывая на свои глаза. – Это всё ты. И ни одна из них не настоящая.
– А какая настоящая?
– Та, которая останется в Архиве.
Он выхватил меч памяти – быстрым, отточенным движением. Лезвие сверкнуло, и Вера инстинктивно отпрянула. Но он не ударил. Вместо этого кончик меча дрогнул в сантиметре от её груди, и по стали побежали трещины.
