Сингулярность присутствия

Алексей всегда считал, что пустота – это просто отсутствие. Но та, что смотрела на него со спутникового снимка, была другой. Она жила. И смотрела в ответ.

Он сидел в полутёмной комнате под гул старых кондиционеров и мерцание мониторов. Экран перед ним показывал один единственный объект – крошечную светящуюся точку над тайгой Забайкалья. Ни один радиолокатор не зафиксировал её появления. Ни одна система раннего оповещения не подала сигнала. Она просто была. Сначала – одну секунду. Потом – пятнадцать. Потом – сутки. И всё это время она висела в воздухе, на высоте девятисот метров, не меняя ни координат, ни интенсивности свечения.

– «Капля», – произнёс Алексей вслух, словно пробуя вкус слова.

На самом деле это был уже её внутренний позывной. Формально объект именовался АНОМАЛИЯ-042/К. Но внутри Отдела К, подразделения, о существовании которого знали даже не все в Лубянке, его давно называли просто: Капля.

За стеной кто-то закашлялся. Тонкие панели слегка дрогнули, и Алексей взглянул на часы. Почти три часа ночи.

Он встал, потянулся, провёл рукой по небритому подбородку. Ночь в Центре – это когда ничего не происходит. Ни звонков. Ни приказов. Ни новой информации. Только свет в пустоте. И ощущение, что кто-то наблюдает за тобой из-за пределов твоего собственного сознания.

Он налил себе крепкого, слишком горячего кофе из термокружки. Подошёл к планшету у стены, провёл пальцем по экрану. Появилась голограмма: трёхмерная модель объекта.

– И ни малейшего теплового фона… – пробормотал он.

И это было по-настоящему странно. Потому что объект явно светился – но теплового излучения не фиксировалось. Он не издавал звуков, не вступал во взаимодействие с воздухом, не отбрасывал тени. Он просто был. Как… сбой в реальности. Как кусок иного пространства, вшитый в наше, но не до конца.

На одном из мониторов мигнул сигнал – кто-то активировал внешний канал связи. Алексей быстро подошёл, надел гарнитуру.

– Отдел К, старший аналитик Емелин. Кто на линии?

– Внеочередной вход. Сухарев. – Голос был хриплый, как будто зацепился за провода.

Алексей поморщился.

– Ночь, Геннадий Борисович.

– У тебя ночь. А у нас – сигнал.

– Какой?

– Новый. С координат Капли. Через микроволновой канал. Не российский, не китайский, не НАТО. Ни с чем не совпадает.

У Алексея сжались пальцы. Он бросил взгляд на монитор. Свет Капли оставался неизменным.

– Пересылайте. Я обработаю.

– Уже в твоём шлюзе. И… будь осторожен, Лёша. Это не просто пустота. Это вход. Или выход. Кто его знает.

Связь оборвалась. Алексей подошёл к серверному терминалу, ввёл код, активировал дешифратор. Сигнал оказался сложным, почти музыкальным: серия импульсов, паузы, волновые завихрения. Похожее он слышал лишь раз – в детстве, когда впервые подслушал код Морзе в радиолюбительской лаборатории отца. Но здесь… ритм был другим. Будто не передача, а дыхание.

Он понял, что больше не один. Ощущение пришло резко, как удар током. Он медленно повернулся – но в комнате никого не было.

И всё же Капля… смотрела.

Утро в Центре началось не с кофе. А с появлением черной папки на столе Емелина.

Он заметил её сразу, как только вошёл в кабинет. Матовая, с плотной обложкой, без опознавательных знаков. Только тиснёные в кожу инициалы: ОК-К/00.

Такой маркировкой пользовались лишь в одном месте – в архиве Нулевого блока. Там хранились дела, которых не существовало. По крайней мере, официально.

Алексей сел, открыл папку.

Первый лист был тонким, почти полупрозрачным, как из старой следственной канцелярии. Почерк – ручной, синими чернилами, мелкий, с лёгким уклоном влево. Надпись гласила: