Я вышла из здания аэропорта и полной грудью вдохнула едкий запах
мокрого асфальта и выхлопных газов. В ночи, в холоде, после
тридцати с лишним градусов днём, после двух часов полета. Два часа,
всего-то… Два часа, поставившие жирную точку. Впрочем, чего
удивляться, всё медленно катилось в тартарары уже довольно
давно.
Запах мерзкий, а дышать почему-то легче. Больно ещё очень,
сердце на куски разрывается, но всё равно легче. Привычнее. Тут, в
родном городе, где термометр не поднимается даже днём выше двадцати
пяти, с осознанием, что чемодан, на котором я сидела почти четыре
месяца, можно разобрать.
Я никому не звонила. Не просила встретить, не просила утешения,
не рассказывала. Узнают, конечно, по унылому лицу, по пустому
взгляду, по пальцу без кольца, но это будет завтра.
Самое трудное было попрощаться с Евой. Как сказать маленькой
девочке, что её папа козел и бабник? Как смотреть в её большие
голубые глаза, полные слёз, и оставаться решительной и твёрдой?
Осознание пришло внезапно - признаться, наконец, самой себе, что её
мамой я хотела быть сильнее, чем его женой. Во всяком случае,
последние полгода.
Ещё полгода до, итого - это самые продолжительные мои отношения.
Полнейшее фиаско. Крах. Провал. Поражение по всем фронтам.
- Мы будем общаться по видеосвязи, - утешала не то её, не то
себя, гладя по голове, - в любое время, когда захочешь.
- Правда? - этот взгляд, полный надежды, полный детской
непосредственности, но уже такой взрослый, понимающий.
- Конечно, - киваю с серьезным лицом, - у нас с твоим папой не
получилось, тут нет ничьей вины, но мы с тобой всегда будем
друзьями.
Вадим одними губами за её спиной сказал «спасибо», а я лишь
отвела взгляд. Смотреть на него тошно. Самолёт только через три
часа, до аэропорта минут сорок от силы, но рядом с ним я не пробуду
ни одной лишней минуты.
Оправдания были идиотскими. Одно то, что он вновь оправдывался,
выбешивало, но самое нелепое, что виновата, по итогу, оказалась я.
Даже не знаю, может, специально он всё это? Обидеть, унизить,
оскорбить с такой силой, что даже моя привязанность к его дочери не
удержит. Так думать немного легче. Появляется некий налёт
благородности, тонким слоем ложась на дерьмо, в которое он меня в
очередной раз окунул.
Ничего нового. Он снова мне изменил.
Я так отчаянно хотела семью, которой, по сути, никогда не имела,
что простила его. Сейчас уже, глядя на мелькающие за окном такси
редкие огни вдоль трассы, я могла признаться себе в этом, но
полгода старательно отрицала реальность. Сердце всё так же замирало
от его прикосновений, он вёл себя безукоризненно, не закатывал
сцен, когда я попросила отложить свадьбу, развивая свой бизнес,
налаживая контакт с новым партнером, шёл на поводу у моих прихотей
с неизменной ухмылкой на лице, на других женщин даже не смотрел.
Пока не случилось то, чего не мог предвидеть никто.
По весне, с первым цветением, Ева начала задыхаться. Вердикт
врачей был суров и однозначен - астма. Рекомендации просты и
понятны. И решение появилось само собой - переезд. Морской воздух
за неделю вернул ребенка к жизни, развеяв последние сомнения и
вынудив начать подготовку. И этот шаг - единственное, за что я
продолжала его уважать. Ради дочери он был готов на всё. Пожалуй,
именно это и подкупало с самого начала.
О моем переезде не заговаривали. Он боялся спрашивать, я не
хотела отвечать. Жила на чемоданах, моталась туда-сюда, пытаясь
совместить работу в одном городе и личную жизнь в другом, пока
однажды не решила сделать сюрприз. О своём прилете не сообщила,
нагрянула в ночи и ещё с порога поняла, что это конец.
Женские босоножки на шпильке валялись как попало, из гостиной
был слышен приглушённый смех. Во второй раз уже не так больно было
даже идти по дорожке из одежды незнакомки, вперемежку с вещами
Вадима. На низком столике бокалы с недопитым красным вином и её
бюстгальтер. Эдакий натюрморт, который я дополнила своим
кольцом.
