Ненавижу будильники. Особенно если это будильники в выходные,
когда у тебя заслуженный отдых после пяти дней безумства. Отключаю
его сразу же, потому что слушать эту трель невыносимо — такими
звуками можно пытать людей в Аду, — и рывком поднимаюсь, иначе так
и проваляюсь до обеда в кровати, за что получу нагоняй от Маши.
Сегодня мы с подругой решили устроить забег по торговым центрам
и подобрать гардероб к отпуску, который у обеих через два месяца.
Мы давно договорились отдохнуть вместе на морском побережье, хотя
сейчас мне бы не помешало поваляться на мягком матрасе в обнимку с
одеялом.
Нехотя тащусь в ванную, к своему счастью вспоминая, что
позавчера купила новую тканевую маску с «потрясающим
лифтинг-эффектом», которая должна спасти опухшее лицо
двадцатисемилетней женщины, вчера позволившей себе за ужином два
бокала вина.
— Держать десять-пятнадцать минут, после маски остатки геля
равномерно распределить по коже, — капля воды падает на упаковку,
мешая прочитать текст, а я только поднимаю голову вверх и злобно
рычу.
Снова соседка сверху топит. Черт-те что. Вроде переехала в
приличный дом, а бабушка-старушка сверху не то что трубы чинить не
хочет, так еще и скандалит, приговаривая, что это не ее трубы
текут, а я сама не умею с техникой обращаться. И ведь никто не
может на нее управу найти.
Бросаю маску на раковине и, затянув потуже пояс халата, вылетаю
на лестничную площадку, несусь наверх. Здороваюсь с соседом, дядей
Леней, который усмехается и только качает головой, мол, опять
затопила. Снова. И это уже достало, тем более что в последний месяц
потопов не было, и я, наивно решив, что со старыми трубами
покончено, сделала ремонт в ванной.
На звонок никто не реагирует, поэтому тарабаню в дверь изо всех
сил, наверняка перебудив добрую половину соседей, но перед ними
извинюсь когда-нибудь потом. У меня новая плитка страдает! Когда
мое терпение подходит к концу, и я готова бежать за консьержем,
чтобы тот вскрыл замок, дверь медленно открывается, позволяя мне
наброситься со всей злостью на небедную старушку:
— Ну сколько можно уже, Людмила Олеговна? Сколько раз вам
повторять, что вы меня регулярно топите? Поменяйте уже трубы, у
меня там все течет! — я бы и дальше продолжала ворчать, но
останавливаюсь с открытым ртом, потому что взгляд наткнулся не на
бойкую бабушку с фиолетовыми кудряшками, а на белую кромку
полотенца на поясе и кубики пресса на бронзовой коже. И кто только
учит молодежь открывать дверь в таком виде? — Ой, — только и смогла
выдать.
— Это хорошо, что у вас все течет, — страшно поднять глаза на
собеседника, но в низком голосе слышу явную насмешку, отчего злюсь
еще сильнее, — но ко мне какие претензии?
— Все из-за вашего стояка! — слетает с губ возмущенное, а я
мысленно хлопаю ладонью по лбу да побольнее. Мой собеседник не
сдерживается от сдавленного смешка, а я набираюсь смелости и смотрю
на него, едва ли не падая в обморок.
— Уверены, что из-за моего?
— Краснов? — почти кричу и прижимаю ладонь ко рту. Я надеялась
больше никогда в жизни не встретить свою школьную любовь, но вот он
стоит передо мной во всей своей почти обнаженной красе. Перевожу
взгляд на обои за его спиной, вспоминая, что в прошлый мой визит
здесь было полосатое безобразие, а сейчас светло-серые стены с едва
заметным белым узором. — Ты что здесь забыл?
— Рыбка? — выдает после долгих рассматриваний, а меня
передергивает, потому что так Максим обращался, когда мы
встречались. — Я здесь живу, а вот чего ты с истериками прибежала,
непонятно.
— Ты меня топишь, а у меня там ремонт! — вою почти
страдальчески. — Я ведь снизу, — голубые глаза Краснова хитро
сверкают, и я уже не так бойко добавляю: — живу.
