Странное чувство понимать, что в жизни что-то идет не так, и все равно плыть по этому течению, не сопротивляться. Ложь. Лаборатория. Он. Страшно, насколько привычными могут стать вещи, которые когда-то казались недопустимыми, аморальными, просто жестокими.
Направляясь на очередное «свидание», я снова думаю об этом. Не знаю только зачем. Смысла в подобном самоанализе нет никакого.
Очередной поздний вечер.
Мое очередное «задержусь на работе».
Тесное подсобное помещение.
И Джефф.
Он даже не удосужился переодеться. Его форма, помятая после тренировки, все еще хранит запах пота и железа – запах войны. В другой жизни это могло бы показаться мне отталкивающим, но сейчас это единственное, что напоминает мне о том, что я еще жива. Его руки, сильные и грубые, хватают меня так, будто хотят стереть все то, что я сделала сегодня, все то, чем я стала. И я позволяю ему. Потому что именно здесь, в этих минутах, я снова чувствую себя человеком.
Лицо касается стены. Слышу, как он снимает штаны. Чувствую, как его рука сильнее прогибает меня, давя на спину.
Его прикосновения – это не нежность. Это не любовь. Это что-то более первобытное, более грубое и оттого более честное. Здесь нет места притворству, нет масок, которые я ежедневно примеряю перед мужем, перед самой собой. Здесь есть только тьма, которая поглощает все: мои мысли, мои страхи, мою вину.
Зажмуриваюсь, когда его руки скользят по моей коже. Не потому, что мне больно. А потому, что если я открою глаза, то увижу правду. Увижу себя такой, какая я есть на самом деле. Женщину, которая предала все, во что когда-то верила. Мать, которая забыла своих детей. Жену, которая предала мужа. Ученого, который переступил через мораль ради данных и результатов.
– Тише, – шепчет он, но его голос режет, как сталь. Грубый. Непреклонный.
Джефф снимает с меня халат. Расстегивает платье, задирает его. Его движения лишены сомнений. Он знает, чего хочет. И он знает, кто я. Джефф не пытается сделать вид, будто я другая. Возможно, именно поэтому я возвращаюсь к нему снова и снова. Потому что только здесь, в этой темноте, я могу быть собой. Той, кем стала.
– Шире, Карли, – произносит он тоном, не терпящим возражений, и его ладонь обжигает мою кожу коротким, резким шлепком по ягодицам.
Его тело давит на мое, прижимая к холодной стене. Я чувствую его тяжесть, его силу, его власть надо мной. Кобура с оружием касается моей обнаженной кожи – ледяной металл напоминает о том мире, из которого он пришел. О мире, где нет места слабости. Где каждый шаг рассчитан, каждое движение имеет цель.
И сейчас, под грузом его тела и власти, я чувствую себя лучше. Здесь то, что я заслужила.
Может быть, это и есть мой ад. Но, возможно, именно здесь, в этой тьме, я нахожу свою последнюю опору. Последний способ дышать.
Еще миг, и я чувствую Джеффа в себе. Его движения резки, почти механически точны – как будто он выполняет еще одну миссию, еще один приказ. Но в этом есть что-то странно успокаивающее. Только его тело, мое тело и пустота, которая растекается между нами, заполняя все вокруг.
– Не двигайся, – командует он, и я послушно замираю. Его голос здесь – закон, единственный, которому я готова подчиняться. Он не требует от меня быть кем-то другим. Он берет меня такой, какая я есть. Разбитой. Грязной. Опустошенной.
Каждый толчок – это попытка забыть. Забыть, что я сделала. Забыть, кем стала. Забыть, что где-то там, за пределами этого помещения, есть мир, в котором я должна играть роль жены, матери, ученого. Здесь же нет ролей. Здесь есть только правда. Грубая, безжалостная правда о том, что я уже не человек. Я инструмент. Оружие. Такая же, как те, над кем проводила эксперименты.
