Аннет любила вечера, когда за окнами бушевала непогода. Деревья
ломило тоскливо завывающим ветром, дождь сек мутные стекла, желтые
и алые листья кленов сыпались на землю, а в полутемной кухоньке,
освещенной лишь одной свечкой, тепло и уютно.
Прогоревшие поленья в печи потрескивали, подчеркивая
умиротворённую тишину, угли рдели. Тепло плыло вверх, к потолку, и
свежеиспеченным хлебом пахло на удивление вкусно.
Аннет всегда пекла себе крохотный колобок вместе с караваями к
завтраку. Она любила оторвать от него хрустящую корочку и вдохнуть
горячий запах, струящийся над белым горячим мякишем.
Девушка помешала в печи догорающие угольки и тяжело
вздохнула.
Нет, в целом приют «Ночные сверчки» ей нравился. Не самое плохое
место.
Тут вкусно кормили, простенько, но хорошо, добротно одевали.
Синие шерстяные одинаковые платья, белые льняные фартуки, крепкие
ботинки из кожи. В непогоду полагался плащ и шапка. Что еще
послушной и кроткой барышне нужно?..
Девиц учили готовить, вышивать и колдовать над чаем с малиной,
чтоб от него мгновенно проходила простуда. Старшая учительница,
добродушная и мягкая Квочка, колдовала очень посредственно, но если
чему— то учила, то навсегда, и очень качественно. А еще она была
доброй и могла утешить в любой ситуации, разрешить любой спор и
унять рассорившихся.
Вот только…
…Дверь на кухню приоткрылась со скрипом, чья-то вихрастая голова
просунулась в образовавшуюся щель между косяком и дверями, и тайный
доброжелатель заговорщическим страшным шепотом произнес:
— Аннет, прячься! Рыбоглаз явился и уже справлялся о тебе! Он
зол, как каменный горшок, разве что не кусается, помчался сейчас в
спальни. Наверняка тебя искать! С ним тощий священник; тоже злой,
ну, тот, который любит угощать прихожан розгами. Оба рыщут, как
голодные волки в подлеске!
— Священник?! Зачем бы это?! — воскликнула девушка, бросая
кочергу и отирая руки фартуком.
— Да уж не затем, чтобы рассказать тебе святочную историю! —
ядовито ответила лохматая голова доброжелателя.
Аннет испуганно подскочила, волосы золотыми неровными лучами
рассыпались по ее плечам. Они были удивительно светлыми,
блестящими, как волшебная золотая пряжа из сказки, и… обкромсанными
грубо и некрасиво.
Только начали отрастать после того, как директор приюта — и он
же злобный рыжий Рыбоглаз, — в очередной раз устроил девушке
выволочку якобы за неряшливость и сам лично, безжалостно и грубо,
отрезал ее волосы в три взмаха своими огромными блестящими
ножницами.
Аннет проплакала потом целых четыре дня. В зеркало смотреться
было просто больно. И пусть Квочка ласково убеждала ее, что она все
равно осталась все такой же хорошенькой, на новую прическу без слез
глядеть было невозможно.
Над ухом Рыбоглаз и вовсе выстриг плешь, и Аннет, давясь
слезами, вынуждена была носить чепчик почти месяц, чтобы никто не
дразнил ее вшивой и облезлой.
А Рыбоглаз радовался всякий раз, видя дело рук своих.
Злорадствовал, раздуваясь от злости, что изуродовал девушку. Все—
таки, мерзкий он человек!
Рыбоглаз — это было единственное, что сводило на нет все плюсы
приюта, делая жизнь Аннет в нем невыносимой, тоскливой, полной
тревог и страхов.
Больше всего на свете Аннет мечтала, чтоб нашлась семья, которая
удочерила бы ее и забрала б отсюда. Но мечте этой не суждено было
сбыться. Аннет была слишком взрослой для этого; а усыновители
обычно хотели совсем крохотного ребенка, чтобы смотреть, как он
растет, учится ходить, играет…
Однажды, правда, Квочка, пыхтя от радости, по секрету сказала,
что ею, Аннет, заинтересовалась какая— то знатная и уважаемая
семья.
— Даст магия, они увезут тебя отсюда! — раздуваясь от радости,
ворковала Квочка, поглаживая Аннет по голове. — Ах, говорят, очень
важное семейство! И богатое. Значит, не из—за денег тебя берут. А
еще говорят, что они великие волшебники! Великие! В нескольких
поколениях! Вот было б славно, если б они тебя взяли! Твой
магический потенциал расцвел бы у них. Я знаю, ты сильная девочка.
Если тебя учить, обязательно будет толк!
