Он не сразу понял, что произошло. Сначала было просто странное ощущение лёгкости, как будто исчез вес. Потом – отрешённость. Он парил над телом, будто всё происходящее – кино, где он случайный зритель.
Она дышала ровно, с лёгким посвистом, как всегда, когда засыпала в тишине. Он знал этот звук. Он любил его. Как и то, как она во сне прижималась лбом к его спине – в этом было что-то почти детское, доверчивое, окончательное.
Он хотел дотронуться. Позвать. Сказать, что всё в порядке. Но не было ни голоса, ни тела. Был только он, обернувшийся в ничто.
Он стоял, а может быть – висел, расплываясь по воздуху. Покой был абсолютным. Ни боли. Ни страха. Даже мыслей почти не было. Только лёгкое сожаление, едва трепетавшее где-то внутри: «Вот и всё?»
Он не знал, сколько времени прошло. Может, мгновение. Может, вечность. Здесь не было часов, не было движения солнца. Только её дыхание – якорь, который всё ещё тянул его к прошлому.
А потом – тишина изменилась. Чуть-чуть. Как будто в неё вплелся едва слышный звон – не звук, а почти-воспоминание, отголосок того, чего он никогда не слышал, но почему-то знал. Что-то древнее. Забытое.
Он оглянулся. За пределами комнаты, за стенами, которые были и не были, сгущалась темнота. Не злая – скорее, внимательная. Она не наступала. Она ждала.
И из этой тьмы шагнул кто-то. Или нечто. Фигура была… нечёткой. Как будто её рисовали углём по стеклу, а потом смывали дождём. Высокая, с длинными руками и чем-то вроде плаща, который тек за ней, как пролитая тушь.
– Ты проснулся, – сказал он. Голос был беззвучным. Он прозвучал внутри, как мысль, которая пришла не от тебя.
Он не испугался. Просто смотрел. – Я умер, – сказал он. Или подумал это. Существо кивнуло. Медленно. – Да.
– И что теперь? – Теперь… ты идёшь.
Он посмотрел на неё – на себя, на свою жизнь, на дыхание, на тишину. И почувствовал, как тень протянула руку. – Пора.
– Я не пойду, – сказал он. Твердо. Тень не ответила сразу. Она будто рассматривала его, хотя у неё не было лица. Только намёк на черты – как у статуи, стёртой временем.
– Это не обсуждается, – наконец произнесла она. – Почему? – Потому что смерть – это не выбор. Это порядок. Ты – мёртв. Она – нет. Всё.
Он посмотрел снова на её лицо. Улыбка во сне. Как будто она чувствовала, что он рядом. – Она любит меня. Я не могу её оставить.
– Ты уже оставил, – отрезал проводник. – Просто не успел заметить.
Его слова были как холодный металл: режущие, беззвучные, неоспоримые. – Если останешься, – продолжил он, – будешь тенью. Шепотом. Без тела, без слов. Только боль. И даже она – не навсегда. Забвение всё равно поглотит тебя. Здесь ничего не держит.
– Но я ведь её люблю.
Проводник молчал. Потом сухо бросил: – Не ты первый. Не ты последний.
Он всё ещё стоял на коленях, вытирая несуществующие слёзы, когда память снова заговорила. Уже не картина, не иллюзия – внутреннее. Глубокое. Больное. Нежное.
…
Тот день, когда она приехала на свидание, лёгкий августовский ветер, её волосы пахли солнцем и шампунем с мятой. Это была их первая встреча. Всё в ней – черты лица, фигура, даже движения – манило, как нечто родное и давно знакомое.
Он вспоминал ту скамейку в парке, на которой они просидели несколько часов, уносясь в разговор и молчание. И тот первый букет роз… который они так и забыли на ней, увлечённые друг другом.
Он ждал её на остановке, напряжённо всматриваясь в окна каждой подъезжающей маршрутки. И вот – она вышла, усталая, с немного растрёпанными волосами, но такая родная. Его глаза вспыхнули счастьем.
Он хотел, чтобы этот день стал для неё особенным. Не громким, не показным – по-своему тихим и тёплым.
