- А ждет тебя, милая, дорога дальняя и дом казенный, - бабка
отмахнулась от жирное мухи, которая норовила пристроиться на
бабкиной морщинистой щеке.
- Чего?
- Того, Зосенька, учиться тебе надобно…
Разговору эту бабка заводила уж не первый раз. И говоря по
правде, без особого успеху.
Учиться мне не хотелось. Вот никак… хотелось замуж и сильно, до
того сильно, что аж в груди щемило. А поелику Божиня от щедрот
своих грудью меня наделила обильной, то и щемило крепко.
Я отвернулась от бабки, которая нарочно энто гадание затеяла…
как же, на женихов… сама опять про свою учебу…
Бабка вздохнула и листы, двойным крестом разложенные,
сгребла.
- Зосенька, сама подумай, какие тут женихи…
- Ивашка…
…правда, бегает он за Марьянкою, только родители его этакой
невестушке не обрадуются. У Марьянки из приданого – две куры рябые
да полкозы, и то с сестрицею поделиться не могут, кому какую
половину.
Бабка поджала сухонькие губы:
- Не будет на чужом горе ладу, - сказала строго. – Аль и вправду
думаешь, что стерпится – слюбится?
Нет, тут-то она права, про Ивашку, это я не подумавши… ну
посватаюсь… матушка его заставит… или батюшка… да только Марьянку
свою он, небось, по их велению не разлюбит.
И будет к ней бегать.
А я?
Защемило сильней. А может, не в тоске любовной дело, но просто
рубаха тесная? Только вот отступать я не привыкла.
- Тогда Демьян…
- Вдовый.
- И что?
- Трижды вдовый, - с намеком произнесла бабуля.
И вновь прав. Нет, Демьян – мужик хороший, и нет его вины в том,
что женки его мрут, да только мне-то с того не легче.
Прокляли, небось.
Поговаривают, что будто бы еще дед евоный знахарку местную
бросил по-за ради мельничихиной дочки, вот та и осерчала… не
мельничиха, а знахарка.
Дурень, что и сказать. Кто ж в здравом-то уме знахарок злит?
Говорят, та в лесу на осине повесилася, а перед тем деда Демьянова
и весь его род прокляла. Нет, поначалу-то я не верила, но как за
три года трех девок схоронили, тут-то народец и припомнил и батюшку
Демьянова, который невесту в иных краях сыскал, и что прожила она
недолго, и деда его добрым крепким словом помянули.
Нет, не рискну я за Демьяна идти. Да и он боле не пробует
свататься. Так и будет в одиночку сына растить, бедолажный…
Муха все ж таки села на высокий бабкин лоб, крылцы сложила,
лапки, знай, трет, довольная такая… к хлопотам, стало быть.
- Степка…
- Маменькин сынок, а с Глуздихою у тебя ладу не будет. Станете
жить да гавкаться.
И то верно. Степка – парень славный, да только без маменьки
своей он и до ветру не сходит. Она же, к единственному сыночку
прикипевшая, только и поучает… трижды всех Барсуковских девок
перебрала, и не нашла той, которая дорогого Степочки достойная.
- Ганька? Тимошка-скороход…
Я перечисляла имя за именем, но впустую. Оно и правда, пусть
село наше, Большие Барсуки, и вправду велико, да только парней в
нем не так, чтобы и много. Девок всяк больше. И каждой замуж охота,
и каждую щемит, гонит бабья тоска, страх, перегореть-перелететь
юные годы… они ж быстрые. Вчера девка, сегодня – баба, а завтра уже
и старуха седая, дитями да внуками окруженная. Аль одинокая, что
старостина сестрица, сухопарая да лядащая, с глазами завистливыми,
с языком гадючьим. Слова-то доброго от нее не услышишь. А все
почему? Потому как крепко на молодые годы женихов перебирала, вот и
не заметила, как безмужнею осталась, бобылкою горькой.
- Ты вот говоришь, что учиться тебе не надо, - бабка подсела
поближе. – Да только ж, Зосенька, ты об ином подумай… поступишь в
Акадэмию… выучишься, диплому получишь и мантию. Вернешься в Барсуки
не знахаркою, а ведьмой царскою!
Бабка подняла заскорузлый палец.
А что, и вправду хорошо звучит… только есть одно обстоятельство,
которое мне вовсе не по нраву.
