Я тащила его, взяв под мышки.
Воздуха не хватало, и платье промокло от пота. Горы в свете
утреннего солнца казались сиреневыми, а чёрные тучи осуждающе
глядели исподлобья, будто пытаясь получше рассмотреть происходящее
несчастье. Я упала, потом кое-как поднялась. В висках елозили
острые иглы, и было понятно, что скоро они превратятся в
самые настоящие свёрла. Нас найдут. Нас схватят. Конец был близок,
и хорошо, если получится с первого удара прервать стук родного
сердца. Пусть лучше схватят меня, чем станут измываться над
раненым…
Если бы за спиной отцовской
спрятаться, если бы на коня – и прочь от бед, за крепкие стены, под
защиту сильных и смелых! Но я была одна против целой ватаги
разбойников, которым неведома жалость, без надобности милосердие,
для которых доброта бесполезна. Как закончат с селением, где мы
нашли приют, тотчас прочешут лес и всех, кто прятался, отыщут.
Как же лучше поступить? Я знала, что
не дам истязать Элика, и сама стерплю, сколько придётся. Или успею
второй раз замахнуться, чтобы кровь себе пустить? А уж если
справлюсь с разбойниками – вообще удача неслыханная будет! И не
важно, что Элик запрещал мне за него сражаться.
Пальцы, перепачканные нашей общей
кровью, соскальзывали. Смерть шагала рядом, тёмным взором касаясь
плеч. Я знала, что страх совсем скоро одержит победу над гордостью,
и важные воспоминания, торопясь, перекрывали друг друга.
Всего-то пять лет назад не такой
была моя жизнь. Тогда мы с братом бегали крутыми берегами Грозового
острова, учились лазать по скалам, с мечами упражнялись, и мама
была не против, что отец преподаёт мне науку стали. Но женщина,
прежде всего, хозяйка в доме, она многое должна уметь. Вот и я куда
больше времени уделяла рукоделию, уборке и готовке. Мама во всём
была отличным для меня примером. Она не выходила из себя, и умела
объяснить так, чтобы я поняла сразу, как сделать лучше. Правда, мы
с Эликом делали много ошибок, но не помню, чтобы родители
когда-нибудь повышали на нас голос.
Дом наш был прекрасен. Стоял он
теремом в гуще леса, на прекрасном месте у ручья, и никто не мог
без спросу войти за калитку: надёжные сторожа зорко следили за
соблюдением порядка. Псы эти звались кависами – рыбаками. Они были
белыми в чёрных пятнах, и мохнатыми, что добавляло им, длинным и
широкогрудым, массивности. Со стороны казалось, что собаки ленивы и
спокойны, и не способны на мгновенные резкие движения, но всякий
недобрый гость, которому случалось удирать от нашей стаи, убеждался
в обратном. Кависы действительно выводились для рыбалки, и отлично
плавали и ныряли, но помимо этого они умели резко атаковать и
буквально давить врага своим немалым весом, при этом смыкая пасть у
человека на шее. Когда такое изредка случалось, пленника мог
вызволить только отец – вожак и его подчинённые никому другому не
позволяли хватать себя за шкирку.
При этом все самые суровые кобели в
мирное время разрешали нам с Эликом валяться на них, как на
матрасах, помогали доставать со дна прекрасные ракушки, и часто
катали по заливу на своей спине. И мама с папой не боялись
отпускать нас одних на прогулки, зная: ни стихия, ни человек не
обидит ребёнка, которого хранит стая кависов.
Отец наш творил узорчатую сталь,
знал язык пламени земного и небесного. Многие приходили к нему,
прося создать меч или кинжал, вот только немногим отец доверял
магией благословлённое оружие. Я встречала тогда самых разных
людей, нагляделась на воинов, торговцев, а иногда – разбойников,
которые, прячась под простыми одеждами, всё пытались провести отца,
порой угрожая ему, особенно если псов не было рядом. Вот только
ничем хорошим это для них не кончалось – папа побеждал всегда, и,
наверное, никого не боялся, когда держал в руках мерцающий грозовой
меч…
