- Плати давай! Нечего тут из себя строить!
На мгновение Анне показалось, что она снова задыхается – как в
тот день, когда тело ее убитого отца выносили из дома, чтобы
отвезти в больницу для вскрытия, а потом передать для погребения.
Хозяин таверны, здоровенный мужчина по виду из западных приморцев –
только у них такая буйная рыжая шевелюра и такой скошенный лоб -
смотрел на нее с бесконечным презрением, и сквозь привычную
решительную дерзость Анны стала проступать растерянность.
Она не привыкла иметь дело с хамством. В том мире, в котором
Анна жила с самого рождения, никто не действовал вот так, нахрапом,
бесцеремонно. Все обставлялось достаточным количеством поклонов и
приличий, чтобы со взломом границ души можно было смириться. В
мутном зеркале за барной стойкой она увидела свое отражение –
бледная девушка в темном пальто казалась незнакомкой. Хозяин
таверны презрительно скрестил руки на груди. Наверно, он не в
первый раз проделывал такой фокус с теми, кто не ожидал подвоха. С
кем-то, вроде Анны.
- Я не заказывала вино, - в очередной раз отчеканила Анна. Кожа
под перчатками стала ныть. Анна снимала их только перед сном,
тогда, когда никто не увидел бы ее руки - когда она стала есть, не
сняв перчаток, то заметила, как хозяин таверны вопросительно поднял
бровь.
Впрочем, чему тут удивляться? Он наверняка видел в своем
заведении и не такое.
- Чем докажешь? – парировал хозяин таверны. Черепа на винных
бутылках в баре словно усмехались. Немногочисленные посетители
хмыкали и обменивались негромкими и явно оценивающими комментариями
по поводу Анны, наблюдая за представлением из-за столов и табачного
дыма. – Я подошел – перед тобой тарелка от рагу, чашка после чая и
пустая бутылка. Плати, голубушка!
- Это не моя, - процедила Анна. С той гордостью, с которой мать
расплачивалась за услуги грязи мира сего, швырнула пятигрошник,
показавший гордый профиль его величества Пауля – хозяин таверны
поймал монетку на лету, бросил в распахнутый рот кассы и снова
вопросительно уставился на Анну. – Она уже была, когда я села за
стол. Наверняка кто-то из вон тех поставил.
«Вон те» - компания молодых крепких мужчин в невыразимо грязных
обносках – загоготали так, что с потолка посыпалась труха. Их
взгляды были неприятно липкими. К лицу прилила кровь.
За неделю своих скитаний она успела побывать в самых разных
местах - и в приличных кофейнях с полированными столами из красного
дерева, масляными лампами и синими занавесками между отсеками, и в
таких вот заведениях для простого рабочего люда, носильщиков и
грузчиков, где подавали почки, хлеб и маринованные огурцы, на грубо
сколоченном прилавке громоздились буханки на подносах, несвежие
соленья, куски бекона и масло, а в воздухе стоял сивушно-луковый
чад. Анна успела побывать в самых разных местах - но ее поиски пока
не увенчались успехом.
- Еще скажи, что рагу не твое, - хозяин таверны выразительно
завел глаза к низкому закопченому потолку. Да, заведеньице было то
еще, прямо со страниц авантюрных романов – Анна в жизни не пошла бы
сюда, если бы не ее дело. – Слушай, не морочь мне голову! Или давай
полукаруну серебром, или вон, ступай на кухню. Посуду отмоешь,
котлы ототрешь и свободна. Винцо-то дорогое!
Анна беззвучно ахнула. Помыть посуду было нетрудно, как,
собственно, и заплатить, пока еще у нее были деньги – но она
терпеть не могла шантажистов и вымогателей. Со стороны собора
святой Марфы донесся мелодичный перезвон – десять вечера. И она
снова ничего не выяснила. И снова придется идти в собор, в ту его
часть, которая отведена для приюта страдающих и скорбящих, ночевать
на жесткой скамье и надеяться, что новое утро все сможет
исправить.
