Москва, 2035 год
Андрей Верский с непроницаемым лицом наблюдал за мониторами. За стеклом лаборатории пожилая женщина в специальном шлеме с десятками датчиков заканчивала рассказ о своём детстве. Обычный эксперимент, каких он проводил десятки – возможно, сотни – за последние годы. Но интуиция учёного настойчиво твердила: что-то не так.
– Марина Степановна, теперь, пожалуйста, сосредоточьтесь на воспоминании о первом дне в школе, – произнёс Андрей в микрофон, и его голос донёсся до испытуемой через динамики в экранированной комнате.
Женщина кивнула и прикрыла глаза. На мониторах появилась сложная трёхмерная модель мозга с цветовой индикацией активности различных участков. Ничего необычного: височная доля, зона Вернике, миндалевидное тело – типичный паттерн при обращении к эмоционально окрашенным воспоминаниям детства.
Но затем что-то изменилось. В правом полушарии загорелся участок, который не должен был активироваться при этом процессе. Андрей наклонился ближе к монитору, не веря своим глазам. Зона, отвечающая за распознавание лиц, внезапно начала демонстрировать интенсивную активность, хотя в воспоминании о школе не было новых лиц, требующих идентификации.
– Что-то не так, – пробормотал он, обращаясь к своему ассистенту, молодому нейрофизиологу Павлу. – Смотри на теменную долю.
Ассистент озадаченно покачал головой.
– Странно… Похоже на реакцию на совершенно новый стимул. Но она просто вспоминает.
Андрей быстро перепроверил показатели. Нет, это не сбой оборудования. В мозге испытуемой происходило что-то необъяснимое с точки зрения классической нейрофизиологии. Как будто…
Его размышления прервал резкий вздох женщины за стеклом.
– Марина Степановна, вы в порядке? – спросил Андрей, нажимая кнопку связи.
Женщина не ответила. Её глаза были широко раскрыты, взгляд устремлён в пространство перед собой. Датчики показывали резкий скачок активности в зонах, отвечающих за зрительное восприятие.
– Она что-то видит, – прошептал Павел. – Но что?
И тут произошло невероятное. Марина Степановна заговорила, но её голос звучал иначе – ниже, с незнакомыми интонациями. А главное – на языке, которого Андрей никогда прежде не слышал.
– Нааринге эта вольсар. Экким суранда. Меретио аннар…
Андрей замер. Происходящее выходило за рамки стандартного протокола. Он нажал кнопку записи, чтобы зафиксировать этот странный эпизод.
– Павел, начинай процедуру завершения эксперимента. Что-то идёт не так.
Но прежде чем ассистент успел что-либо сделать, женщина продолжила, теперь уже на чистом русском:
– Я вижу… башни. Они выше облаков. Прозрачные мосты между ними. Люди… они передвигаются по воздуху. И свет… странный голубой свет везде…
Её голос звучал отстранённо, как будто она действительно наблюдала нечто за тысячи километров или… за тысячи лет от этой лаборатории.
– Марина Степановна, – позвал Андрей, повысив голос. – Вернитесь к воспоминанию о школе. Сосредоточьтесь на своём первом учителе.
Словно не слыша его, женщина продолжала:
– Там человек… он смотрит на небо. Что-то приближается. Все в панике. Башни… башни начинают падать…
Её дыхание участилось, датчики показывали стремительный рост частоты сердечных сокращений. Андрей решительно кивнул Павлу.
– Останавливаем. Немедленно.
Ассистент быстро активировал протокол экстренного завершения эксперимента. Система начала плавное снижение нейростимуляции. Через несколько секунд Марина Степановна моргнула и растерянно посмотрела вокруг.
– Что… что произошло? Я говорила о школе и вдруг… – она замолчала, явно пытаясь собраться с мыслями.
Андрей вошёл в экранированную комнату, держа в руках стакан воды.
– Вы в порядке? – спросил он, протягивая ей воду.
