Сначала было слово печали и
тоски,
Рождалась в муках творчества планета.
Рвались от суши в никуда огромные куски
И островами становились где-то.
* * *
Но вспять безумцев не поворотить
–
Они уже согласны заплатить
Любой ценой – и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.
В.С. Высоцкий
ПРОЛОГ
Что ни говорите, но у маленьких городов куда больше
уникальности, нежели у гигантов. Оказавшись в спальном районе
любого из мегаполисов, как вы отличите Москву от Питера или Самару
от Нижнего Новгорода? В маленьком же городе с любого места видно
что-нибудь примечательное, присущее только ему, будь то лысые
вершины сопок, бельмастые ретрансляторы гордо выпятившейся
телевышки, золоченые купола церкви на холме или дымящие трубы
единственной на область Фабрики. Одинаковы в таких городах лишь
серые неказистые пятиэтажки, презрительно называемые в народе
«хрущобами». Но и они ведь кому-то дом родной. Подчас вполне
неплохой и в общем-то даже уютный. Особенно когда ты молод, не
обременен семьей, особых претензий к жилью не имеешь и полностью
согласен с утверждением, что жить с родителями хорошо, но отдельно
– все-таки лучше.
Во всяком случае, сейчас Нича думал именно так, хотя два года
назад, когда мама настояла на его отселении, он еще сомневался. С
родителями было удобно: еда приготовлена, посуда вымыта, белье
постирано, одежда почищена и починена… Это что касается быта. Ну и
вообще – с папой-мамой не скучно. Особенно с папой, человеком в
принципе общительным и веселым.
Но мама сказала: «Хватит! Тебе уже двадцать шесть. А мне… тем
более! И нам с папой хочется увидеть внуков. И не только увидеть,
но иметь еще силы, чтобы с ними понянчиться».
Логику маминых слов Нича понял, не дурак. А поскольку на сей раз
даже отец в разговор не вмешался, сообразил, что и ему спорить
бесполезно: между родителями этот вопрос уже решен.
* * *
Зато сейчас тем, что он третий год живет в отдельной, пусть и
маленькой, «однушке», Нича даже гордился. Ведь он купил ее на
собственные деньги, гордо отказавшись от родительской помощи.
Отчасти он это сделал тогда из-за кольнувшей самолюбие обиды: ах,
вы так, родной сын вам мешает, ну и ладно, без вас обойдусь!.. Нича
понимал, что это глупость, позерство, детство в одном месте играет,
но в глубине души он тогда на родителей все же обиделся.
Детская эта обида давно прошла, отношений он с папой-мамой не
испортил, но, самое смешное, родительские надежды, связанные с его
«отселением», до сих пор не осуществились. Собственной семьи Нича
так и не завел. Откровенно говоря, не особо-то и старался. Тем
более что по натуре он был человеком застенчивым, и знакомство с
девушками имело для него определенные трудности. Особенно если это
касалось «того самого» знакомства, на которое так рассчитывала его
мама. А пока получалось, что если он с кем-то и знакомился, то
дольше недели-другой такая связь не длилась – Ниче становилось
неуютно в собственной квартире, его начинало раздражать, что он в
ней словно теперь и не хозяин; в итоге его раздражение
вырывалось-таки наружу. А поскольку притворяться он не любил, то
высказывался предельно откровенно и ясно, после чего только полная
дура могла бы продолжать на что-то надеяться. Но дур Ниче не нужно
было и подавно – он их органически не переносил, и даже те, о ком
говорят «прелесть, что за дурочка!», вызывали в нем отторжение
буквально на физическом уровне.
Мама по-прежнему доставала его насчет внуков, но делала это,
скорее, по привычке. Она теперь, бывало, жалела, что настояла на
его отселении. Порой говорила: будь она рядом, убедила бы его
остаться с той беленькой Олей. Или Валей?.. Да и темненькая Маша
была в принципе ничего…
