Тишина в коридорах Лубянки была особенной. Не той, что бывает в библиотеках – сонной, убаюкивающей, пахнущей пылью и мудростью, – и не той, что стоит ночью на кладбище, полной шорохов и затаенной жизни. Здешняя тишина была мертвой, выхолощенной, впитавшей в себя миллионы невысказанных слов и непролитых слез. Она давила на барабанные перепонки, заставляла сердце биться глуше, а шаги – звучать неуместно громко, почти кощунственно. Майор Андрей Орлов научился двигаться в этой тишине почти бесшумно, как тень, скользящая по стертому до блеска паркету.
Он только что вышел из кабинета полковника Соколова, и тяжелая, обитая дерматином дверь закрылась за ним с мягким, сытым щелчком, отрезая его от скупого уюта – запаха хорошего табака, тихого гудения настольной лампы и взгляда начальника, в котором можно было прочесть куда больше, чем в его словах. В руках Орлов держал тонкую картонную папку с лаконичной надписью: «Дело № 734. Обнаружение трофейного имущества». Рутинная, на первый взгляд, работа. Если бы не два обстоятельства, которые не давали покоя, словно мелкий камешек в ботинке. Первое – сам Соколов. Федор Семенович никогда не тратил свое время на пустяки, и если уж вызвал лично, а не через дежурного, значит, дело имело второе дно. А второе, куда более тревожное, – смерть завхоза. Степан Петрович. Сердечный приступ. Как вовремя. В их ведомстве в совпадения не верили. Совпадение – это лишь закономерность, причин которой ты пока не видишь.
Пока он шел по бесконечному коридору, мимо одинаковых дверей с безликими номерами, его память, натренированная годами службы в СМЕРШе, уже прокручивала детали. НИИ автоматики и приборостроения. Старое здание на задворках Замоскворечья. Молодая научная сотрудница Анна Зайцева, которая и обнаружила находку. И завхоз, который ей помогал. Теперь завхоза нет. А девушка осталась. Единственный свидетель. Или уже не единственная?
Мысли текли медленно, вязко, как осенняя московская слякоть за окнами. Страна замерла в ожидании. Портреты Отца народов еще висели в каждом кабинете, но воздух уже изменился. Он стал разреженным, нервным. Старые волки, соратники, делили наследство, и в этой подковерной грызне любой пустяк, любая забытая бумажка из прошлого могла стать либо смертным приговором, либо ступенькой к вершине власти. И «трофейное имущество», пролежавшее в стене с сорок пятого года, могло оказаться чем угодно.
Спустившись на первый этаж, он прошел мимо поста, коротко кивнув часовому, и вышел на промозглую площадь Дзержинского. Ветер тут же рванул полы шинели, бросил в лицо горсть холодных, колючих капель. Москва хмурилась, куталась в серый, мокрый туман. Низкие тучи цеплялись за шпиль Исторического музея. Редкие «Победы» и «ЗИМы» с шуршанием рассекали лужи, отражавшие свинцовое небо. Орлов поежился, поднял воротник. Холод пробирал не столько до костей, сколько до души. Это был его город, который он защищал, за который проливал кровь, но сейчас он казался чужим, настороженным, полным скрытых угроз.
Его служебная «Победа» стояла у подъезда. Он сел за руль, бросив папку на соседнее сиденье. Мотор завелся с натужным кашлем. Дворники лениво поползли по стеклу, размазывая грязь. НИИ находился на другом конце центра, и дорога давала время подумать, сложить разрозненные факты в подобие картины. Немецкий контейнер. Замурован в стену. Значит, прятали в спешке, но надежно. Кто? Немцы, отступавшие в сорок первом? Маловероятно, слишком далеко от линии фронта. Скорее всего, кто-то из своих, уже после войны. Привез из Германии и спрятал. Что внутри? Архивы, чертежи, ценности? Или нечто куда более опасное? «Химера», – мелькнуло в голове слово из аннотации дела. Странное название для проекта или операции. Мифическое чудовище с головой льва, туловищем козы и хвостом змеи. Уродливый симбиоз. Что же за симбиоз мог родиться в агонии Третьего рейха и быть похороненным в самом сердце советской столицы?
