— Сегодня ты превзошла саму себя, —
похвалил рен Фейрех, подбирая остатки подливы куском хлеба.
Отправив его себе в рот, прожевал,
жмурясь от удовольствия.
— Эх, были бы ваши Лоханки поближе к
столице, — продолжал он сыпать соль на рану. — А так и останешься
тут прозябать. Последний раз предлагаю — полный пансион, десять
монет в месяц, неделя отпуска…
— Не могу я Лоханки бросить, —
буркнула я, забирая пустую тарелку. — Рен Фейрех, если бы вы дали
моей таверне звезду…
— Вот и я не могу, — с удовольствием
отказал он. — По-хорошему, я бы тебе сразу три влепил. Такого
вкусного жаркого даже в моем Павлине не подают.
— Именно, — рассердилась я,
чувствуя, как щеки загорелись от прилившей крови. Я терпеть не
могла умолять, но от этого мужичка с круглыми щечками зависело мое
будущее. — Хромой Единорог — отличное заведение. Если бы вы дали
хотя бы одну звезду — я не прошу три — внесли бы в реестр, в
Лоханки потянулись гости…
— Условия, — назидательно поднял
указательный палец рен Фейрех. — В золотой реестр едален заносятся
лучшие таверны исконных городов, то бишь тех, где живет хоть один
носитель древней крови. Это не с неба взятое правило. В реестр
попадают заведения, в которых, теоретически, мог бы отобедать
Владыка. Каждый год он ездит по стране с визитами к исконным
вассалам. В ваших Лоханках есть такой?
Он смотрел на меня блестящими
глазками, ожидая ответа, но я молчала.
— Может, ваш городничий, который
выглядит так, будто его побили пыльным мешком, на самом деле
ворожбит? А может, вон та компания лесорубов, — он кивнул на столик
в углу, за которым, сосредоточенно перемалывая челюстями мясо, ели
четверо мужиков, — никакие не лесорубы, а, допустим, вервольфы? Или
ты, милая Кэйтлин Тут, скажем, дракон?
Он мелко засмеялся, так что его
рыжая бороденка, испачканная подливой, затряслась, и я нехотя
ответила:
— Нет.
— Вот и я говорю, — важно кивнул рен
Фейрех. — Нет, милая Кэти. Я не могу дать звезду твоему Единорогу,
но снова предлагаю работу. Бросай эти Лоханки! Что ты вцепилась в
них, как клещ в пёсье ухо? Тут даже женихов подходящих нет. А годы
идут, женский расцвет короток, — его маслянистые глазки пробежались
по моей фигуре. — Эх, был бы я холостой…
Я оперлась локтями на стойку,
устроив подбородок на сплетенные в замок пальцы, и отвернулась ко
входу, где послышались приближающиеся голоса. Кто бы это мог быть?
Обеденное время заканчивается, и все, кто хотел, перекусили в
славной таверне «Хромой единорог».
— Здесь мой дом, работа, — задумчиво
сказала я. — Лоханки — чудесное место.
— Болото, — припечатал рен Фейрех. —
Никакого движения. Застой, гниль и скука. Послушай меня, милая
Кэти, я желаю тебе только добра…
— Едет! — выкрикнул городничий,
вламываясь в таверну, так что тяжелая деревянная дверь с грохотом
впечаталась в стену.
— Кто едет? — спросила я,
выпрямляясь и чувствуя, как сердце заколотилось быстрее.
— Ссыльный, — выдохнул городничий,
подходя к стойке, и я налила ему полную чашку клюквенного морса и
придвинула тарелку крендельков. — Гарольд Шпифонтейн собственной
персоной! Вы только подумайте! Полсотни лет ни одного ссыльного,
даже самого завалящего, а ведь каждый раз это способствовало
безудержному росту города, промышленности, культуры…
— Ссыльный? — переспросила я, а мое
сердце забилось еще сильнее, точно колокол, которым в Лоханках
созывали на службу.
— Рост города? — недоверчиво уточнил
рен Фейрех.
— Эти ссыльные аристократы все
малость того, — покрутил пальцем у виска городничий. — Одному, лет
триста назад, вздумалось устроить в Лоханках соревнование по
гребле. Как итог — лесопилка, лодочная мастерская, мелиоративные
работы. Другой, последний наш, был любитель театра. И что вы
думаете?
